Грек хмыкнул.
– Это даже лучше… Взяли всех? Их вещи еще при них или остались в лагере? Где их держат?
Монашек покачал головой:
– Князь Тарентский взял пришельцев под свою опеку и увез обратно к себе. Это – норманнский лагерь, там у легата власти немного. Лангобарды признают только своих вождей.
Византиец усмехнулся:
– Не беда… Так даже лучше… Ничто не открывает двери столь легко и быстро, как золото, колос. Вот самый универсальный ключ. А в лагере сицилийцев, если правильно подойти, желающих стать ключниками найдется даже больше, чем нужно. Ты знаешь, где пришлые расположились?
– Могу узнать.
– Постарайся… И не будь я Михаил Анемад, если мы не выполним задание еще до воскресенья.
10.
Утром в лагерь прискакал запыленный гонец. Худшие слухи подтвердились. Граф Эдесский сообщал, что три последние недели его осаждало несметное полчище мусульман. Сельджукские эмиры и беки призвали к оружию всех, кого смогли, и вышли на бой с христианами. Ведет их Кербога, мосульский эмир на службе сельджукского султана Бэрк-Ярука. Все земли империи тюрков прислали войска в этот поход. И хотя в рядах воинов ислама нет единства, зато хватает опытных военачальников. Балдуин оценил силы врага в триста тысяч воинов, но возможно, что под стены Эдессы многие из беков не успели дойти. Так что в гости к Антиохии надо было ожидать как минимум не меньше.
Еще Балдуин писал, что неудачные штурмы проредили ряды мусульман и остудили их пыл, да и с запасами продовольствия сельджуки явно прогадали. Советовал не мешкать с приступом и брать твердыню, пока противник не зажал паломников между побережьем и крепостью.
Вожди похода собрались на совет. Предыдущие встречи, должные решить будущую судьбу Антиохии, показали, что между союзниками мало единства. Боэмунд с норманнами, и граф Тулузский с франками придерживались противоположных взглядов.
Раймунд требовал после сдачи крепости отдать ее в руки представителей кесаря согласно клятве, данной в Константинополе. Сицилиец настаивал на том, что Комнин не выполнил своей клятвы – не дал ни войска, ни необходимой помощи после взятия Никеи. Весь поход католики полагались на свои силы, и не стоит передавать результаты его в руки тех, кто к победе не причастен.
Споры усугубляли разногласия.
Вытребованный корпус византийцев, пришедший к христианам, только добавил масла в огонь. Несколько тысяч наемников византийского императора многим показались насмешкой над требованием помощи.
Норманны ревели, что в то время, когда они теряют товарищей в боях, терпя лишения от голода, греки только пользуются их победами, не желая выполнять ничего из тех обещаний, что щедро раздавали по ту сторону Босфора.
Граф Тулузский мог противопоставить таким обвинениям только слова клятвы. Такой довод становился все менее весомым.
Слухи, что вот-вот на них обрушиться вся мощь мусульманского мира, подлили масла в огонь.
И когда Боэмунд предложил открыть ворота города своим, тайным способом, взамен за признание его будущим властителем окрестных земель, нашлось немало франков, кто не видел в этом противоречия. Да, они принесли вассальную клятву императору ромеев, обещая все бывшие земли империи вернуть в ее лоно. Но главная обязанность сюзерена гласила, что при опасности вассалу господин обязан придти на помощь. На них шли сельджуки, а войск басилевса под стенами Антиохии больше не стало. Значит, кричали сиятельные графы и бароны, они свободны от всех обязательств.
Конечно, осада шла к победному завершению, но в удаче решительного штурма сомневались многие. Слишком истощены люди, слишком велики стены. И возможность решить исход сражения без кровопролитного приступа казалась удобным выходом из сложившегося тупика. Медлить было нельзя, полагаться на помощь извне глупо. Надо было решаться.
Граф Тулузский упорствовал. Была ли это верность слову или врожденное упрямство и нежелание признавать чужой авторитет, но провансалец стоял на своем. Только теперь он был в гордом одиночестве. Лишь слова Балдуина, новоявленного графа Эдесского, зачитанные при общем собрании вождей, заставили его умолкнуть. Умирать граф не желал.
Три часа прений завершились новой клятвой. Христиане присягнули, что если Боэмунду, князю Тарентскому удастся отдать в их руки крепость, Антиохия и земли вокруг будут отданы ему в личное владение.
Принц самого маленького княжества не скрывал торжества.
Оставалось малое – открыть ворота города.