Нарастающий гул, переходящий в хаос прервал вставший Худомыслов, громко, но уважительно сказав:
«Участники совещания! Коллеги! Не надо шуметь! Прошу прекратить неразбериху и дать мне слово!»
Совещание затихло. Худомыслов начал отчитывать Пьера, постепенно закипая.
— Пьер Римович, вы понимаете, что вы предлагаете? Мало того, что это незаконно, так еще и неуважительно к населению. Это же грабеж! Как вы хотите осуществить этот проект? У вас есть основания полагать, что это возможно?
— Да, Роман Павлович. Есть основания.
— Извольте предоставить! — нервно дыша сказал Худомыслов.
Пьер вывел на экран несколько таблиц и какой-то параграф Книги Постановлений.
— Коллеги, согласно нормам труда в нашем Государстве, каждому человеку дается пять дней отпуска ежегодно.
— Так. — кивнул Худомыслов.
— По статистике, — Пьер показал на одну из таблиц — почти все население использует эти дни без остатка.
— К чему Вы клоните?
— Опять же, по статистике, — Пьер, якобы, не замечая вопроса, — в отпуске одновременно находятся не более двенадцати процентов сотрудников в любой период времени. В самые пиковые дни, выработка Родуенов падает на пять процентов… Так давайте повысим норму выработки на пять процентов, а пять десятых процента учтем в отпуск, а не в зарплату…
Присутствующие слушатели молчали.
— Пьер, а вы знаете, что зарплата имеет градацию, в отличие от отпуска, по должностям? — заговорил Худомыслов.
— Знаю.
— Вот смотрите, — начал спокойно Худомыслов — у рядового сотрудника, как вы, количество процентов составляет одна десятая от нормы, а у вашего начальника уже одна пятая. Смекаете?
— Не совсем, Роман Павлович.
— Если норма выработки повысится на пять процентов, то ваш начальник получит в карман на процент больше от зарплаты.
— Понимаю, Роман Павлович.
— А у меня, например, пять процентов подъема нормы выработки отобразятся в моих два с половиной.
— Понимаю, Роман Павлович. — повторился Пьер.
— А представляешь, какая доля у второго ранга?
— Даже не представляю, Роман Павлович.
— Да тебе и думать об этом не надо! Ты что? Хочешь нас без Родуенов оставить? — Худомыслов почему-то мгновенно взвинтился и повысил голос.
— Так я ж за Государство…
— Молчать! За Государство он. А мы, выходит, против?
— Нет, но казна же больше бу…
— Да какая разница тебе до этой казны, если в своем кармане будет пусто? Мы же бьемся сутками над решением задачи — как заставить народ работать так, чтобы больше получали мы. Как поднять норму так, чтобы и в казну шло, и в карман! Чтобы все довольны были.
Пьер чувствовал себя наивным простаком, который вообще ничего не понимает в жизни.
— Так получается же тоже хорошо, что у людей появится больше времени, а казна будет пополняться… — робко он начал.
— Для тебя Государство, пока ты работаешь здесь, представляю я! — кричал покрасневший Худомыслов.
Он так орал, что все присутствующие сидели тихо, боясь даже пошевелиться — как бы он никого не уволил вдогонку за Пьером.
— А как же Единое Государство и единое развитие?
— Ты должен делать только то, что тебе говорю я и мыслить соответствующе. Не надо искать высшую истину в своей работе, оставь это мне, Пьер.
Худомыслов вытер лоб, посмотрел в зал, и покачивая головой с немного обезумевшими глазами, добавил: «Какой же мудак!»
Совещающееся загоготали в один голос, смотря на Пьера. А Пьеру хотелось провалиться сквозь землю и больше не спорить, и не распинаться в попытках объяснить идею. Он был раздавлен, его утомили за это время двойные и тройные стандарты. Он не был глуп и так наивен, как казалось. Проблема в том, что он не был хитрым.
Второй глоток был в том, что нет никакой общей идеи. Это все иллюзии, по крайней мере, на уровне второго ранга и ниже. Они хищно руководствуются исключительно чувством наживы и инстинктом самосохранения. И так живут все жители Единого Государства, за исключением, возможно, Правления Первого Ранга.
Увольнение прошло быстро и наполовину неофициально — не было объявления, расчетных ведомостей, заморозки личного счетчика, подписей, приказов и прощаний с коллегами. Пьер просто вышел из здания Экономического совета со справкой с места работы, которая, по сути, ничего не значила — ни увольнения, ни расчета. А признаками принадлежности к Экономсовету были только два бледных штампа с реквизитами и датой выдачи.
«Даже краска высохла у них… И кому она нужна?» — думал Пьер, глядя на справку.