— Но есть же, наверно, и другие мотивы у менеджеров работать в таких компаниях, даже при одинаковых условиях оплаты труда? Близость к дому, например, или еще что-нибудь?
— А это абсолютно не важно, ведь это экономически верное решение, а логистика до дома — это мелкие издержки.
Пьер нахмурился и хотел было ответить, что помимо Экономики должен быть и здравый смысл, но опыт и два глотка правды в Экономсовете сыграли свою роль. Пьер промолчал, дабы опять не выглядеть мудаком, но уже в глазах Савелия.
— Экономика и деньги. Что может быть важнее? — самозабвенно продолжал Савелий
— Да… — многозначительно ответил Пьер, опустив глаза.
На этом провокационные речи Савелия не закончились. И он продолжил пытать Пьера своей приверженностью к государственной Экономике:
— А ты как считаешь, в нашем государстве Экономика развита хорошо или отлично? Можно ее, наконец, считать Великой Экономикой?
— Я думаю, она развита очень хорошо.
— А как тебе идеи Ригерта по развитию государства?
— Не знаю, не читал, честно говоря. — начал закипать Пьер, уже пожалевший о новом знакомстве.
Савелий чувствовал, что Пьер не разделяет его точки зрения, но пытается это скрыть. Получалось у него это отвратительно, поэтому Савелий его и допытывал, пытаясь понять, как Пьер мог стать за год менеджером, если не отдается делу полностью. Либо он очень хорошо образован и может себе позволить мыслить свободно, либо он джампер. Джамперов Савелий не любил.
Джамперов в Едином Государстве было не так много, так как нормой это не считалось. Трансфер не относился к джампингу, это была скорее взаимопомощь предприятий для роста общей Экономики. Джамперы же как раз эту экономику могли подорвать — из-за постоянной неопределённости, поисков и перемен такие люди не могли погружаться в дело и приносить прибыль, вырабатывая свою норму Родуенов. С учетом повсеместной нормализации выработки, способов получить полную зарплату было два — либо честно работать и выполнять норму, либо проводить «междусобойчики».
Это такой вид аналогичной взаимопомощи, только наоборот, в минимальных масштабах, подрывающий Экономику. Происходила взаимопомощь не на верхах, а в низах — работниками и покупателями. Идея была в том, что менеджеры по продажам продавали товар заведомо по максимально заниженной цене, а покупатели экономили свое время и не проводили никаких закупочных процедур, а просто платили Родуены, не взирая на условия поставок. Идея торговли в их процессе отсутствовала напрочь, были меньше налоги с покупок, что делало казну Государства худее, а целью такого «обмена» была лишь экономия сил и времени договорившихся. Такая работа подрывала идейную составляющую в компании — другие сотрудники, глядя на джампера, вслед за ним начинали халатно относиться к своим обязанностям, падал статус как конкретной должности, так и веса экономики в целом. Такого допускать было нельзя, и с джамперами пытались бороться вовсю идеологически настроенные менеджеры высшего звена, уличая их в халатности, либо отказывая в работе без объяснения причин, и такой работник через две недели неудачных поисков попадал под ЧН, как тунеядец. Смотрели на статью увольнения, историю работы, созванивались с прежним руководством, выясняя причины смены работы.
Савелий был таким идеологически настроенным старшим менеджером. Правда, он не был непосредственным начальником, но мог повлиять на увольнение, поэтому проверял и испытывал Пьера.
После еще нескольких вопросов, Савелий потерял терпение и спросил напрямую: «Почему ты уволился из Экономсовета? Я тебе не верю и не могу понять, каким работником ты будешь. Может ты джампер, которому важен только его карман?»
Пьера удивила такая прямота со стороны нового знакомого. И от своего удивления он, идейно настроенный прежде экономист, выпускник одного из лучших ВУЗов, наткнувшийся на такой эгоизм со стороны прежнего руководства, рассказал Савелию свою историю в красках. Про институт, идеи и предложения и про то, какой он, оказывается, мудак (по мнению Худомыслова), про философию и его настроения.
Савелий слушал внимательно и покачивал головой в знак порицания Худомыслова. Пьер закончил диалог, прикурил еще одну сигарету и замолчал.
Савелий тоже молчал, внимательно изучая Пьера. Он совсем по-другому взглянул на него после услышанного, потому что Пьер рассказывал это с такой болью и обидой в глазах, какую сыграть невозможно.
Они были, как будто, на разных берегах, но одной реки, и оба пытались ее очистить от грязи. Конечно, после первого знакомства рано было делать выводы, но по крайней мере ощущения были такими, что они далекие друг от друга, но родственные души.