— Что, их тоже сожгли? — ужаснулась Вера.
— Нет, они живенькие!
В санчасти Иванов пробыл недели две. Опухоль на ноге еще не прошла, подлечиться бы надо было, но выбыл из строя ординарец заместителя командира полка майора Кавкайкина, и Иванова временно определили на освободившееся место, здраво рассудив, что прибрать в комнате, помыть посуду и почистить обувь он и в одном сапоге может, сходить на перевязку или на какую другую процедуру время тоже найдет.
Находил, нашели для того, чтобы поразмыслить о плюсах и минусах новой жизни. Полк входил в резерв Главного Командования, и его по пустякам не дергали. Потерь в нем меньше, чем в пехоте, но там убитых чаще всего целыми хоронили, а здесь соберут в плащ-палатку кое-какие косточки, завяжут в узелок и в землю. Иногда в такой узелок останки от целого экипажа умещаются. Вот так, значит! Если еще поправочку на численность сделать — в полку самоходной артиллерии народа едва ли больше, чем в пехотном батальоне, — то сам черт не разберет, кого больше выбивают.
Техникой пополняли лучше. Пока ходил в автоматчиках, на вооружении в основном были «жучки» или «прощай, родина!» — так пушкари САУ-76 называли. Потом САУ-85 стали поступать, а за ними и стомиллиметровки. Эти все на свете сокрушить могут.
Когда пришли первые САУ-100, в полк приехал командующий бронетанковыми войсками 1-й Ударной армии полковник Овсянников. По этому случаю и по приказу майора Кавкайкина Иванов навел полный марафет, на столе все, что нужно для обеда и разговора, приготовил, больную ногу в сапог утолкал и стал ждать гостей. Скоро вместе с Кавкайкиным пришли командующий и командир полка майор Витко. Сначала о делах речь шла, командующий продолжал разгон давать, но постепенно, — люди же все, война у каждого в печенке сидит, — о семьях стали вспоминать, на будущее планы строить. Дальше, как часто бывает в мужской компании, до анекдотов добрались. Командующий веселее и смешливее всех оказался, то и дело глаза от слез протирал и руками размахивал.
Иванов тихо сидел в уголке и дивовался: первый раз столько больших командиров за одним столом видел и какие они все простые. Смеются, друг друга перебивают, и никто не обижается. Все друзья, все любят и уважают друг друга, ведут себя ну совсем как мужики до войны в Валышево во время вечерних перекуров или в гостях друг у друга. Поглядел на них таких и сам расслабился, больную ногу задел так, что губу прикусил. Командир полка заметил это:
— Все еще болит?
Он вскочил, опять поморщился, но ответил бодро:
— Болит, товарищ майор, но скоро пройдет.
— Пройдет, куда она денется, — майор Витко окинул взглядом сидящих за столом и спросил с хитрецой в голосе: — Чтобы быстрее на ноги встать, знаешь, что надо сделать? Как костыльники в госпиталях «поправляются»? Шабарахнут от души, деревяшки под койку и топ-топ-топ на своих двоих. Держись-ка за меня и тихонечко пойдем к столу. Вот та-а-ак. Кавкайкин, налей штрафную своему ординарцу.
Такого оборота разговора Гришка не ожидал. Поморгал в растерянности, вздохнул, однако, учитывая хорошее настроение начальства, попытался и возразить:
— Я не пью, товарищ майор.
За столом воцарилось продолжительное молчание. Улыбки сбежали с лиц, в глазах появилась заинтересованность и недоумение.
— То есть как не пьешь? Совсем? — присел от удивления командир полка.
— Даже не пробовал, товарищ майор. Честное...
— А я тебе приказываю! — не то в шутку, не то серьезно протрубил командир полка.
Иванов перевел взгляд на командующего — слушаться ли? А командующий не менее командира полка удивлен столь странным заявлением ординарца, широко улыбается, беспомощно разводит руками и говорит с «сочувствием» в голосе:
— Извини, солдат, но я не вижу оснований для отмены приказа командира полка. Придется тебе подчиниться.
Садись-ка рядом со мной, — сам пододвинул эмалированную кружку, американскую колбасу, тушенку, вилку под руку устроил. — Пей, солдат, когда-то надо привыкать, а война кончится, так никто тебе наркомовские подносить не будет.
Что тут делать? Заглянул в кружку, ладно хоть налили немного!
— За удачу в бою, Гриша, за то, чтоб живым и здоровым к матери вернулся. У него отец с сорок первого воюет, так он с матерью два с половиной года кормильцем семьи был. В оккупации! С января сорок четвертого сам в строю, — пояснил майор Кавкайкин и поднялся.
За ним все встали, чокнулись, в глаза непьющему ординарцу заглядывают настойчиво и требовательно. Под таким прицельным огнем в ямке, как от снаряда, не укроешься. Вздохнул поглубже, сморщился и — грудь в крестах или голова в кустах — лихо, как показывают в кино, опрокинул кружку. Поперхнулся, зажал рот рукой, согнулся в три погибели.