Выбрать главу

Знать бы об этом пораньше, так поберегли бы и горючее и снаряды, но не знали и оказались без запаса. Пришлось рассредоточиться и встать в оборону, стрелять лишь наверняка. Пехоте более или менее спокойный отход обеспечили и оказались в ее боевых порядках.

Слили горючее в три машины, чтобы они могли маневрировать, в разных местах показываться и создать впечатление множества. Остальные в тыл оттянули. Через день горючее в одной осталось и снаряды кончились. Основным оружием стали пулеметы. Фашисты пронюхали о бедственном положении самоходчиков, стали засылать штурмовые группы для захвата машин. Пришлось браться за гранаты и автоматы, круглосуточно держать боевое охранение и вместе с пехотой занимать круговую оборону. Довоевались!

Из полка по рации передали приказ: уничтожить технику и выходить из окружения. Это в апреле-то сорок пятого! Чуточку пораньше бы хватились, так с техникой могли выйти и сколько фашистов по пути побить, а теперь новенькие, врагом не сожженные машины самим подрывать? Ну ж, дудки! Не может быть такого приказа! Провокация! Но приказ был подтвержден.

Комбат Разумовский час, а может, всего несколько минут сидел, ни на кого не глядя, потом вскочил, будто его укусили, и закричал:

— Что на меня уставились? Что? Надо дело делать! Не фрицам же все это отдавать! — обвел воспаленными глазами обреченное на гибель бронированное хозяйство и продолжал, будто кто спорил с ним: — Фрицы снаряды и горючее быстро найдут. Понятно это вам? Витька! — воззрился на механика Литвинцева. — Какого черта ты землю сапогами роешь? Не нравится, что я говорю? А мне, думаешь, нравится? Нравится, да?

— Мабудь, подождем трошки? — поднял на комбата глаза Литвинцев.

— Молчать! Умник какой нашелся! Не подумал, что фрицы на машинах со звездочками так по нашим тылам пройтись могут, что нас за это повесить будет мало? Ну что молчите? Что? Есть хоть у кого-нибудь закурить? — глотая слюну, чуть не слезно вымолвил некурящий Разумовский и отрезал, не дождавшись желанного ответа: — Приступайте! Немедленно!

Век бы не слышать такого приказа! Но надо выполнять — правильный он. Сняли пулеметы, замки пушек, облили САУ остатками горючего, заложили захваченную у фрицев три дня назад взрывчатку под трансмиссии и внутрь машин, и прогрохотали над округой один за другим страшные взрывы.

Разумовский проверил, хорошо ли сделана работа. Хорошо. Не орудия, а железный лом достанется врагу, и его он вряд ли успеет вывезти.

Отходили болотами, проселочными дорогами. Попадались на пути хутора, но в них ни человека, ни корочки хлеба. Когда-то Гришке самым тяжким в его жизни казался путь от Валышево до Дедовой Луки, потом — переход с партизанами линии фронта, затяжные марши на Псковщине, когда и с ног валились, и засыпали на ходу. Теперь бы так...

Уходили от погони день и ночь. Без привалов. Клюкву-веснянку и то пособирать некогда. Что по пути схватишь, то и твое. Впереди мертвая тишина — никто не спешит на помощь окруженным, — позади почти непрерывные пулеметные и автоматные очереди. И не оторвешься от них — сил нет, и немцы спешат поскорее расправиться с попавшими в окружение.

В полдень, яркий, солнечный, даже жаркий, не заглядывая в дома, прошли хутор, поле за ним и на опушке попадали головами на запад в ожидании появления фашистских автоматчиков. Они не задержались. Обстреляв хутор из пулемета, человек пять побежали к нему посмотреть, не там ли русские. Остальные стали простреливать опушку. Самоходчики не отвечали — пусть подойдут ближе, что напрасно тратить последние патроны. И бой будет последним. Этих как-нибудь отгонят, уйти от них сумеют, а чем дальше биться?

Наверх вы, товарищи, все по местам —

Последний парад насту-па-ет...

Зацепились эти строчки в мозгу, и не может от них избавиться Гришка.

С первого дня выхода из окружения он стрелял только короткими, на три-четыре патрона, очередями. На опушке передвинул рычажок автомата на стрельбу одиночными. Нажал — выстрел. Нажал — выстрел. После каждого нажатия на спусковой крючок израсходуешь всего один патрон. А сколько осталось? Вынул диск, прибросил в руке — патронов тридцать. Вот столько фашистов уложить, и ладно было бы. Для этого их надо подпустить совсем близко, чтобы стрелять без промаха.