— Слышишь, ты, хвилосов блестявая, хватит пургу нести. Видимо у тебя так все раздолбано, что эти их ….. тебя и до самой головы прое……! Ты свои представления и понятия прибереги. Может тогда, когда у тебя уже туда тапочек прямо с босой ногой пролезет, и ты с ним, купленным тобой мужиком, будешь спать и врать ему, что у тебя так от рождения, или после рождения ребеночка, то ты с ним и будешь так торговаться, как ты рассказываешь. А я не так и она, все мы, кто не с вами….
— Пока, — ехидно вставляет она.
….мы все будем не так! И только уже по любви и никак больше! Тебе понятно? Ну что ты сидишь и на меня уставилась? Что ты хочешь сказать мне?
— Вот что забияка! Я таких вот люблю. Потом, когда все уляжется, ты будешь со мной! Я люблю таких языкатых! Так вот слушай, что я тебе и ей говорю…
Минут через пятнадцать мы с Жекой идем абсолютно голые вслед за Сверкающей туда, где ее ожидает с результатами Маста.
— Ну вот, будем считать, инцидент исчерпанным, так? — Говорит Сверкающая, подталкивая нас перед собой к Масте, которая вся красная встала и смотрит на нас, как кобра, не мигая своими проницательными серыми глазками.
— Вы же умная женщина и Вы не такая как я и они, простите их дурех шелопутных, ведь они еще только, только вылупились и все у них, как видите, еще только, только…. И с умом у них тоже и…
— Ага, особенно у этой, с языком. А ну, покажи мне язык свой.
— Зачем?
— Рот свой открой, ну же…
Жека открывает рот и ей Маста туда глубоко, в самое горло швыряет горсть таблеток.
Жека за горло схватилась и начинает кашлять, хрипеть…
— Пей, сука молодая! Пей, а то сдохнешь! — Кричит ей Маста. — Сверка, помоги, держи, не давай ей выплюнуть, срыгнуть, ну же еще, еще, пей сука!!!
Жека хлебнула и следом ей уже они вдвоем залили поллитра, наверное, воды из бутылки.
— Вы что, б…. хотите меня отравить, усыпить?…. И тут я уже вижу, как Женька так, как и я когда–то, оседает. Глаза ее становятся тусклыми, и она безмолвная, словно пластилин размягчается прямо на глазах.
— Ну вот! Теперь живо, заплетай ей косички, да не одну, две! А вы, что стоите, живей несите бритву и этот, ну эпилятор, мать его! А ты тоже так хочешь?
— Я, нет!
— А я говорю, да! Дай ей две штуки, пусть проглотит сама. — И сует мне в руку две капсулы какие–то.
— Пей говорю, а то я вас вместе с этой стервой убью!!!
Пью, глотаю. Пока ничего вроде бы. Но потом уже чувствую и вижу все как в легком расплывчатом тумане. И мне вдруг так становится хорошо и легко…
Потом только и помню, как видела Жеку, которой они все вместе, как мне показалось, полезли между ее ног, а потом я догадалась. Ах, эпилятор, он же им нужен зачем–то? Но уже сама не могла связать и двух слов, и меня уже за собой водит, то одна, то другая девица. Потом я вроде бы и не помню все. Только какие–то обрывки. Потом мне все время хорошо и я беспрестанно смеюсь, улыбаюсь, кто не попросит…
Потом какой–то здоровенный, словно гигант дядька смотрит в глаза, а потом он же уже меня гладит, чувствую я, как его рука движется горячая, потная, а потом он ко мне туда…
— Ой, мамочки! Ой, мама, как хорошо, еще…. — Прошу какого–то здоровенного дядьку и снова так у меня и опять я, но уже говорю, умоляя…
— Как же мне хорошо, я хочу! Слышишь, мой витязь… Хочу …, хочу кончить… И уже вырубаясь, чувствую, как волна набегает на меня и такая, что я, извиваясь, кричу…
А вот что не могу понять… Все, следом я отрубаюсь окончательно….
Яма
Ледяной холод пронизывает до самых костей. С трудом открываю глаза и ощущаю в темноте, что у меня затекли и руки, и ноги, и все тело. С болью, преодолевая онемевшие руки, вытянула и наткнулась на кого–то еще. Все это в полной темноте и диком, леденящем холоде какого–то подвала, как я догадалась. При этом так дико тесно, две ледяные стены на расстоянии метра, а на мне ничего, голая я вся почему–то и босая. Потом чувствую чье–то дыхание в темноте.
— Эй, ты кто? — С трудом и сама не узнаю даже свой голос.
Тронула и поняла, что это чья–то нога. Потом по ней. И неожиданно, словно всплеск мысли. надежд.
— Жека? Женечка? Это ты? — А в ответ гробовая тишина….Только то, что я все еще чувствую, что эта плоть жива, которую я различаю своими начинающими сильно дрожать пальцами, еще немножечко в ней теплится, почти пригасая, жизнь. И в ней все еще теплится человеческое тепло.
Привалилась, обхватила и, уже прижимая ее к себе, почувствовала, осознала на ощупь, почувствовала в ней родное тело сестры.