— Юлька! Хватит меня за нос водить. Поняла? Я что же, по–твоему, не вижу, что ты что–то против меня замышляешь. А ну давай, колись и выкладывай! Признавайся, наверное, решила меня напоить и потом уже провести на мне свои эксперименты? Так что ли? Ну, я жду? Итак, слушаю тебя, отравительница.
Не стала я от нее скрывать. Села с ней рядом на диван, руку в свою взяла и говорю ей прямо глядя в глаза.
— Жека! Я больше не могу так. Я все время после нашего разговора, думаю и думаю о нас. Это плохо?
— Да нет, смотря что ты думаешь? Если опять о сексе со мной, так я тебе уже все сказала, может быть, ты что–то другое придумала? Так! А ну отвечай, сестрица двоюродная!
— Вот ты правильно сказала, двоюродная. Все равно же ведь родная. А что, не так разве?
— Ну так, так. Только я не пойму, к чему ты клонишь? Ну, допустим, что мы родные сестры и что из этого?
Я вдруг поняла, что если я ей сейчас не откроюсь и не скажу ей что–то такое, чего она не ждала, то мы уже с ней больше никогда не сможем остаться близкими и родными. Поэтому я ей, вдруг выпаливаю.
— Да, замыслила я. Но не против, а для тебя! Я хочу, чтобы ты меня узнала как можно ближе и чтобы я тоже пока об этом ничего не знала.
— Это как? Что ты такое плетешь? Что–то я не пойму о чем ты?
— А вот так! Я выпью такого зелья волшебного и как спящая красавица усну. А ты в это время будешь со мной.
— Что, что? Опять ты об этом? Ведь я же сказала тебе уже?
— Нет, ты меня послушай до конца! Ты можешь хоть раз меня выслушать и пойти мне навстречу? И потом я же прошу тебя, свою родную сестрицу!
— Не родную, а двоюродную.
— Ну хорошо, хорошо, пусть будет так, как ты говоришь. Ты мне больше ничего не говори, понятно! Вот я беру и пью. А потом завтра, ты мне, если захочешь, то сама все расскажешь. Ну все! Пока до завтра!
Беру и выпиваю у нее на глазах из бутылочки.
— Ты совсем сбрендила сестрица! Ну, если тебе этого хочется, так пей, пожалуйста! Пей и балдей.
А я уже почувствовала легкое головокружение и какую–то тяжесть, следом такую усталость. И уже хотела ей что–то сказать, как почувствовала, что у меня в висках кровь застучала и я, закрывая глаза, что–то от нее слышала сначала. А потом, все.
— Юлька! Сестрица, проснись! — Сквозь неясные контуры вижу расплывчато лицо Женьки.
— Уже утро сестрица. Пора вставать. Ну и как ты поспала?
Весь день я хожу, как побитая собака. Голова болит и состояние такое неопределенное. Женька ничего не говорит мне, но я все равно уже почувствовала в ее взгляде, в отношении ко мне какой–то сдвиг.
Неужели она воспользовалась моим состоянием? Неужели же она меня опробовала? Интересно, как она это делала?
Пока мылась под душем, то мне почудилось, что губочки натружены, как будто бы я ими наигралась. — Неужели она? Мелькнуло в голове. — Неужели мой план сработал. Вечером я снова.
— Женя ты не хочешь со мной ни о чем поговорить? Ты была со мной этой ночью?
— Иди ты знаешь куда, Юлька! Только не говори мне, что ты сегодня снова на ночь будешь в отключке. Ты что же? Наркоманкой становишься? Те тоже все время в отключке.
Я снова повторяя тот же трюк. На ее глазах выпиваю из бутылочки и при этом успеваю, пока не отключаюсь ей сказать, что у меня слегка губки натерты.
— Так что ты сестричка сегодня их не сильно–то дергай и не терзай, как вчера, а лучше займись…. И снова я в отключке.
— Юлька! Юлечка, проснись, сестрица! Ты в порядке? С тобой все хорошо? Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю пока. Ничего не могу понять. Вот же, как я отключилась! А ты со мной спала, или одна? — Задаю ей такой простой вопросик.
И тут я вижу, как Жека растерялась! Засуетилась, прячет глаза, буркнула что–то сердито и тут же вышла из комнаты. — Вот это да! План–то мой начинает действовать!
Я еще раз так изводила себя. Наконец–то я услышала от нее в одно утро.
— Юлечка! Родная моя, пора вставать деточка!
— Поцелуй меня родная! Мне хорошо было с тобой этой ночью. — Беру ее на понты. — Я хотела проснуться и все время ждала утра, чтобы тебя поблагодарить за все, что ты во сне делала мне приятное.
— Ты правда, так чувствовала? Ты что же, почти не спала, притворялась?
Вижу ее взволнованное лицо и блестящие, тревожные глаза. Она нервничает, схватила за чем–то уголок пододеяльника и крутит его, собирая в маленький жгутик.
— Я… я… — А потом она наваливается на меня, и сквозь слезы ее, слышу.
— Прости меня, родненькая, прости. Ты моя самая родная, самая, самая. Я дура! Нет, не перебивай меня, дай мне все сказать до конца!