- Охренеть, - высказалась лейтенант Баторина и показала на дверь в баню. - Сколько же тут, если здесь целый арсенал? Газаев, я пока организую, чтобы вынесли, а ты проверь, - и вышла.
Кавказец потянул дверь на себя. Та не подалась. Он дернул сильнее, потом взялся за ручку двумя руками:
- Тоже забухла. А ну...
- Не тронь! - крикнул Мухин, настолько остро всколыхнулось предчувствие.
И щучкой выпрыгнул наружу. Взрыв догнал капитана, смял, швырнул, пару раз кувыркнул, оставил лежать лицом в небо. Клубок пламени, бешено крутясь и выгорая изнутри, поднялся над Мухиным, а потом вокруг стали падать всяческие обломки, щепки и прочий мусор. Густое мутно-белое облако подхватил ветерок, принялся рассеивать и растягивать.
Капитан смотрел на это, не имея сил подняться. Его ушибло бревном или чем-то не менее тяжёлым. На удивление хорошо работала только голова. Она философски рассуждала и даже хвалила толкового врага:
- Как точно рассчитал, что хоть один дурак, да дёрнет...
Мутный след взрыва уплыл. Глаза закрылись... Боль исчезла... Небесная голубизна стала всеобъятной...
**
Мухин не хотел умирать. Ему с детства казалось, что сон очень похож на смерть, или наоборот, поэтому, засыпая, он всегда ставил себе задачу, как бы заставлял мозг жить и ночью. Сейчас эта привычка сработала. Хотя тело утратило слух и зрение, но где-то на самом дне сознания, а может, в подсознании, как учила любовница-психиатр, не унималась мысль:
- Что-то тут не так, Мухин... Что-то было неправильно. Думай...
И он думал, медленно, методично, пересматривая все недавние воспоминания: допрос радиста, Гиндин, Баторина, Перебийнис, их трофейное оружие, наблюдение за хутором Чарного, ночное бдение в секрете, последний ужин, исчезнувший Марко, спящий Гиндин, расстрел хуторян и немецкой разведгруппы, взрыв...
Факты неторопливо кружились, как мир после пары стаканов водки натощак, и сами собой приходили в зацепление то одним, то другим краем, пока вдруг не срастались, становясь крупными блоками. Те продолжали кружение, тоже сцеплялись, после чего достаточно было сделать последнюю подгонку, заполнить пару-тройку лакун, брешей или неясностей. Но и так стало понятно, что все произошло не случайно, а по воле...
**
Блаженное беспамятство отступило. Возник шум в ушах. Словно кто-то орал, что-то спрашивал. И вернулись неприятные ощущения. Голова! Она так болталась из стороны в сторону от щедрых пощёчин!
- Больно...
- Це гарно, шо вы размовляе... Э? Да приходи же в себя! От бисова дытына!
Чьи-то руки снова влепили оплеуху, ощупали тело, которое понемногу обретало чувствительность.
- Ну? Таащ капитан?! Таащ капитан!!
В руку кольнуло. Спустя считанные минуты боль отступила. Мухин открыл глаза. Сильно пахло спиртом. Перебийнис, снимая иглу со шприца, ободрил:
- Переломов нет, одни ушибы.
- Чем ты меня, Марко?
- Та кофеин, ну и морфина трошки завалялось, - отозвался старшина, - вот и сгодился. У главного доктора за вальтер выцыганил. И трофейные инструменты.
- Куркуль чёртов... Не, ну надо же, каков наглец, капитана по морде нахлестал, и рад... А шприц откуда? Он же грязный!
- Та ни, где ж по морде? То массаж щёк. А шприц чистый, даже муха не сидела. Доктор его из автоклава сразу в спирт. Зараз и втетерим. Пейте, - в руку Мухину толкнулся хромированный пенальчик, - пейте, пейте! Ваше здоровье, - и старшина чокнулся с капитаном второй половинкой пенальчика.
Глоток спирта обжёг рот, горло, зато прояснил голову. Мухин выслушал рапорт старшины и уяснил, что тот вовремя заметил осназовцев Газаева, отошёл вглубь леса, сделал крюк до перекрёстка, где и встретил взвод приданных десантников. В момент взрыва те как раз закончили окружение хутора и повязали осназовцев, шокированных гибелью командира.
- А смершевку и её сержанта?
- Да, взяли. Что с ними?
- Здесь оставить охрану, а задержанных в город, - приказал Мухин, - надо разобраться. Кто-то из них немцев ликвидировал, понимаешь?
- Нет, - ответил Перебейнис, становясь серьёзным.
Мухин давно работал с этим украинцем и знал, что при внешней простоватости старшина прекрасно соображал. Поэтому кратко пересказал установленные факты и задал вопрос:
- Ты в сторону нашей лёжки посматривал? А на Гиндина? Никого не заметил?
Выслушав отрицательный ответ, капитан приказал:
- Обоих связать, везти отдельно, под конвоем, - и потерял сознание.
**
Боец с автоматом вышел, прикрыл за собой дверь палаты. Полковник Березин оседлал стул, сложил руки на спинку и оперся на них подбородком. Его лицо, идеально правильное, пропорциональное, как у скульптуры Давида, выражало заинтересованность: