— Может быть, вы сами назовете интересующую вас тему?
— Пока не могу, — признался я.
— В таком случае не желаете ли вы взять для своего доклада следующую тему: «Правовое положение союзной советской социалистической республики»?
Я согласился. Николай Николаевич дал мне список литературы и назначил для подготовки доклада месячный срок. На этом заседание кружка закончилось.
Домой я возвращался один. Впечатления мои были самыми противоречивыми. Я ожидал чего-то другого, может быть, большей заинтересованности, горячности товарищей. В то же время сознание, что каждый из нас может вносить что-то свое, радовало меня: это соответствовало моей новой задаче в жизни. Но как я буду все это делать? Как мне читать рекомендованные книги?
На следующий день во время большой перемены я услышал энергичный стук Вериных каблучков.
— Привет, Леша.
— Привет.
— Ну, как вам понравилось вчерашнее занятие? Наверно, не очень?
В тоне обращения Веры было столько дружеской непосредственности, что, отвечая ей, я не счел возможным покривить душой.
— Вы, пожалуй, правы, — выслушав меня, серьезно сказала она, — но учтите, что и вопрос был такой запутанный, что даже Николай Николаевич не смог внести в него ясности, а возможно, просто и не захотел.
Откровенность Веры окончательно подкупила меня. Я попросил у нее совета, как мне быть с рекомендованной литературой.
— Знаете как? — сказала она. — Давайте читать вдвоем. У меня смежная тема, близкая к вашей, так что, если вы не против, мы можем вместе.
И опять все это было оказано так просто и дружелюбно, что я не мог не согласиться.
После лекции мы отправились в кабинет советского государственного права. Вера подобрала нужные книги и стала читать вслух. Мне с ней было легко, я, не стесняясь, достал свой прибор для письма и начал кое-что записывать. Отдельные места я просил ее продиктовать. Глядя на меня, она тоже стала записывать.
Мы закончили работу часов в восемь. Через два дня мы встретились вновь. После третьей встречи вся рекомендованная литература была прочитана. Выйдя вместе из института, я, как обычно, быстро попрощался и повернул к Манежу — там останавливался автобус «5», на котором я теперь ездил домой. Вера меня догнала.
На улице было тихо и светло от выпавшего молодого снега. Мимо, мягко шелестя скатами, промчался троллейбус. Вдоль домов — я различал это — тянулась туманная ниточка электрических фонарей.
— Ты всегда возвращаешься один? — осторожно беря меня под руку, спросила Вера. К этому времени мы перешли с ней на «ты».
— Почти всегда.
— А это очень сложно?
— Сложно.
Мы поравнялись с остановкой автобуса, но оба, не сговариваясь, пошли дальше.
— Алеша, — через минуту слегка изменившимся голосом сказала Вера, — извини меня, если мой вопрос покажется тебе нескромным, но мне хотелось бы узнать… ты меня, наверно, понимаешь.
Я молчал.
— Ты с кем-нибудь дружишь?
Она вкладывала особый смысл в слово «дружишь», и я понимал ее, но слишком велико было мое уважение к ней, чтобы я мог сказать ей неправду.
— Знаешь, Вера, — произнес я, — у меня еще до войны была любовь, и она по сей день для меня самое светлое и дорогое, что я знаю в жизни.
Вера тотчас заговорила о чем-то другом, я отвечал односложно. На следующей остановке, у метро, мы простились.
В аудитории было жарко и душно — на улице стояла оттепель, — когда ровно через месяц я делал в научном кружке свой первый доклад. Готовясь к нему, я добросовестно перечитал все, что можно было прочитать, подолгу обдумывал и шлифовал каждую свою фразу, заботясь главным образом об ее гладкости и благозвучии. Говоря, я очень волновался и часто терял строку. Кто-то осторожно придвинул ко мне стакан воды. Я невнятно пробормотал заключительную фразу и, обливаясь потом и сгорая от стыда, наконец сел. Мне казалось, что на протяжении получаса я нес несусветный бред (когда писал, все выглядело умным и солидным), тем более что на предложение высказаться по докладу ответом было молчание.
К моему изумлению, профессор Николай Николаевич нашел доклад хорошим, хотя и не лишенным отдельных недостатков. Я, заикаясь, немедленно попросил новую тему, обещая в следующий раз подготовиться гораздо лучше.
Николай Николаевич сказал:
— Попробуйте. Однако не советую чересчур увлекаться.
Два месяца спустя в той же аудитории он в пух и прах раскритиковал мой новый доклад. Но я уже ощутил вкус к углубленной самостоятельной работе и остановиться мне было трудно. В начале третьего курса после еще одного, столь же бурного доклада меня избрали в совет научного студенческого общества, а к концу года, как-то отведя меня в сторону, профессор Николай Николаевич неожиданно добрым приветливым голосом сам заговорил со мной об аспирантуре, обещая при надобности свои рекомендации.