— Вы, верно, приберегли для меня и хорошую новость? — спросил он, не сводя взгляда с излучающей радость фигуры заместителя директора.
— Хорошую? — переспросил, останавливаясь, Гаврилов. — Что же может быть лучше той новости, которую я сообщил? Или не дошло, не усек, как выражается теперь молодежь?.. В партком поступила жалоба от твоей жены. И поскольку я член парткома и уже занимаюсь этим делом по линии дирекции, мне поручено вторично — теперь не только по административной, но уже и по партийной линии — всерьез поговорить с тобой. По-моему, ты тоже должен быть доволен, что поручено мне, а не кому-то другому. Надеюсь, в моем справедливом и благожелательном отношении не сомневаешься…
— Все-таки не пойму, чего ты ликуешь, — сказал Волков хмуро и закурил.
Гаврилов вздохнул и сел за свой стол.
— Тогда давай официально. Ознакомься, товарищ Волков, с письмом в нашу парторганизацию гражданки Коваленко, соединенной с тобой, как говорится, узами законного брака, и объясни, пожалуйста, свое поведение. Не хочешь устно объяснять — можешь в письменном виде.
— А если не буду ничего объяснять?
— Обяжем. В порядке партийной дисциплины.
— Что-то крутовато берешь, товарищ Гаврилов. Загляни в настольный календарь. Какой год на дворе?
— Хорошо, — тихо сказал Гаврилов и выровнял стопку бумаг перед собой. Губы его чуть подсохли, голова начала непроизвольно покачиваться из стороны в сторону — знак нарастающего раздражения. — С заявлением тоже отказываешься ознакомиться?
— Буду признателен, если проинформируете, о чем там речь. Бумагу не стану в руки брать.
— Хоп! — светлея, произнес Гаврилов. — Ну и характер у тебя, парень! Ладно… Инкриминируется тебе вот что. Не будучи разведен, вступил в интимную связь с учительницей Махметовой… как ее? обожди… — Гаврилов снял очки и приблизился одним блеклым глазом к письму, отпечатанному на машинке.
— Алиной Георгиевной, — подсказал Волков.
— Правильно. — И Гаврилов пытливо поглядел в лицо Юрию Михайловичу. Водрузив затем на нос очки, бережно разгладил бумагу письма ладонью. — И эта Алина Георгиевна преподает литературу в девятом классе, где, как утверждается в письме, учится твоя дочь… Главный криминал, по мнению автора письма, состоит в том, что развратное поведение отца — сиречь твое поведение, Юрий Михайлович, извини, — и развратное поведение наставницы твоей дочери может в любой момент стать достоянием общественности школы, ее педагогического коллектива, учащихся. Таким образом, возникает ситуация, при которой дочь не может далее оставаться в стенах данной школы и ее необходимо сейчас, посреди учебного года, переводить в другую школу. Это лишь один аспект. И второй… Девочка — имеется в виду твоя дочь — потрясена всем происшедшим, и ты должен, обязан, по убеждению заявительницы, нести всю полноту ответственности как отец и коммунист за свое поведение, которое растлевающим образом действует…
— …на невинное, едва вступающее в жизнь существо, — мрачновато договорил Волков.
— Все-таки читал? — произнес Гаврилов, — вновь приблизив свой вылинявший глаз к бумаге. — «…на невинное, чистое существо» написано… Почти текстуально…
— Я хорошо знаю лексику и фразеологию своей бывшей жены, как видишь.
— Слушай, — сказал Гаврилов и потянулся за баночкой с леденцами, — слушай, Юра, — проговорил он уже вполне дружелюбно (он был вспыльчив, но отходчив, Волков знал), — вот ты сам только что назвал… как ее? Веронику Александровну «своей бывшей женой», ты подсказал мне имя-отчество той самой учительницы — наставницы твоей дочери, и ты, главное, ничего фактически не отрицаешь… Не соглашаешься, но, по существу, и не отрицаешь… Для меня, как для бывшего следователя, не представит особенного труда разобраться в этом деле и без твоей помощи, коль уж ты избрал такую позицию, да… Но есть вопрос, на который ты не можешь, не имеешь права не ответить… Скажи, как по-твоему, обвинения, предъявленные тебе гражданкой Коваленко, в принципе дают основание, более того — обязывают партком заняться рассмотрением их или нет?
— Петр Никодимович, я не перестаю удивляться людям, которые любят делать из простого сложное… Рассматривайте. Принимайте решение. Почему я собираюсь разводиться с женой — дело мое сугубо личное, и никому я отчета о нем давать не буду, я тебе уже говорил. Каковы мои отношения с Алиной Георгиевной Махметовой — об этом докладывать я тоже никому не обязан. Не забывайте, я все же юрист… Стоило бы мне сказать, например: «Нет, в близких отношениях с вышеупомянутой гражданкой не состою», — как в материалах расследования под соответствующим пунктом появилась бы ваша не условная, а категорическая запись: «Отрицает». Не правда ли? Возникнет необходимость в коллективном разговоре, в очных ставках, в перетряхивании чужого белья… Я хочу сделать следующее официальное заявление. Если есть под руками магнитофон — запишите, пожалуйста… В связи с обращением в партийную организацию Вероники Александровны Коваленко по поводу моего якобы аморального поведения заявляю: весной нынешнего года, как только будет закончена работа над последней главой моей новой книги, я возбуждаю дело о расторжении брака с Вероникой Александровной Коваленко. Убедительно прошу партийную организацию и руководство института отложить до весны, а точнее — на полтора-два месяца рассмотрение материала о моем якобы аморальном поведении, не отнимать по этому вопросу у меня время и силы, столь необходимые для успешного завершения указанной книги — моей плановой научной работы… Все. Надеюсь, вы удовлетворены.