Иное дело дети скоробогачиков, «золотая молодежь» в первом поколении, там уж точно без норм, ограничителей и тормозов: «все позволено и все разрешено», «к хорошему привыкают быстро, а к плохому с удовольствием». Марата эта судьба отчасти минула, старший его, Ибрагим-Игорь, работал безопасником как раз в том самом банке, возле которого видео снимали; а потом стал очень неплохим специалистом именно в системе безопасности банковской сферы. Младшая дочь, Раечка, тогда была вообще ребенком, но, насколько мне известно из-за ленточки фронта, стала неплохим и очень рисковым тележурналистом, ее даже «изгнали из нэньки», правда, журналистом CNN в Швецию и Финляндию.
А вот средний, Павка… Марат просил: «Исправь парня, пропадет», но времени давал ровно одно лето. И, чтобы не идти на явную сделку с совестью, я ответил: «Только после того, как поговорю с ним».
Мы сидели на лавках-бревнах рядом с низеньким пеньком-столиком на моей даче. Той самой даче, на которой троюродный племянник жены, паршивец, поставил свою ферму крипту майнить: в домах-то счетчиков нету! Зато счетчик есть в кооперативе, а я в кооперативе состою чисто по традиции и собственности, уже много лет к школьному преподаванию отношения не имею. Да еще и «русскомировец» в кодле укро-школы, то есть на меня вообще всех собак повесили. И вот озвучил я свое «поговорю с парнем», Марат достает телефон, и на дачу заходит Павка.
Именно Павка. Маленький павлин, мелкая пава мужеска пола — тогда ему было, как и Марату в моей молодости, пятнадцать. Показательно красующаяся походка, кольцо в ноздре горбатого носа, зеленый гребень посреди соломенно-желтых волос, при фамильных широченных плечах и низком росте — папа профессионально занимался борьбой — ступает легко, как модель на подиуме. А желтые кошачьи глаза — больные, затравленные, испуганные, злые. И искусанные в кровь упрямо сжатые губы. И — тоже — страстная, маниакальная тяга обратить на себя внимание, выдвинуться, самоутвердиться, стать лучшим. И такой афронт — уголовка.
Исходя из общих педагогических положений, я, чтоб завязать нормальные отношения, тогда пацана похвалил. Причем именно за расчет, мол, если бы не вмешались… Но результат шокировал: сопляк меня, учителя его отца, тут же решил психологически подмять: начал поучать «как надо», то есть стать даже не вровень, а выше! Абсолютно взрывоопасная смесь спеси лидерства, самовлюбленности без самоконтроля, и заниженная самооценка благодаря низкой оценке окружением:
— Ай, да что вы вообще понимать можете! Вы же уже давнее прошлое! Тут не расчет, тут прямо танец, тут талант нужен, это ведь целое искусство, чтобы и телом качать, и на педалях плясать, и вставать, и спадать, и всё в правильном ритме! Я бы вас даже, наверное, научил… но не получится! Вы же все-таки, признайтесь себе сами, как и мой папик, уже давно старпер! К сожалению, моему величайшему сожалению…
И картинно прикрыл глаза ладошкой и развалился рядом с папиком на лавке-бревне, куда его сесть не приглашали, одну ногу на столик-пенек, другую под себя… И мы с Маратом смотрим друг на друга вытаращенными глазами, пытаясь подобрать челюсти с грядок…
Мы тогда долго пытались разговаривать, но малолетний позер и интриган сквозь словесную шелуху и провокации время от времени показывал свое настоящее нутро, свои увлечения. Это был прежде всего риск и драйв, нечто «хероическое». Ну ладно, решил я для себя, будет тебе «херойство» — уел он меня, укусил за профессиональное, у меня ведь тоже есть чувство педагогической гордости.
И на все лето отправились мы в турпоход. Мол, ты не сможешь, а я тебя все-таки научу. Хочешь кататься на байке? Нет проблем, есть у меня знакомые велотуристы, если Марат за все платит, садись в папин микроавтобус, поедем по горному Крыму. На крыше байки туристов и Павки, в салоне старые волки велотуризма, в кабине водитель и я. Сперва под Белогорском потренировались, заехали прямо на вершину Белой Горы, потом до Зуи — и привет! Круто по бездорожью вверх, на яйлу, потом без троп и условий вниз, до Бахчисарая, потом до Соколиного, по Большому Каньону с выездом на Ай-Петри и вниз к морю.
Сказка, а не маршрут, если бы хоть интересовался велотуризмом, за такой спурт от уровня Симферополя до самого моря можно было бы душу продать. И каждый день Павка умирал не по пять, а по двадцать пять раз и больше. И каждую ночь наш микроавтобус организовывал лагерь, и питание, и ремонтную базу. Фыркавший и хмыкавший на переделки обычных советских «Туристов» Павка за время похода сломал целых пять буржуйских моднявых байков, три — невосстановимо, а у асов велотуризма — только несколько пробитых колес, три сломанных обода и одна гнутая рама.