Дзюба, не скрывая досады, потер ладонью упругие щеки, сел и придвинул бумаги.
— Я думал, вы… по делу скажете, Андрей Александрович. — Он вздохнул и строго обернулся к Валере. — Кто ваш сменщик, Чернышев?
— По делу, Матвей, можно по-разному сказать, — не выдержала Кораблева.
Но Дзюба сделал вид, что не слышал.
— Кто ваш сменщик? — повторил он.
— Я… я его сменщик, — проговорил Григорьев, точно ученик.
В комнате раздался сдержанный смех.
— А что? — пожал мягкими плечами Григорьев. — Такое совпадение.
И вновь по комнате сквознячком потянулся смешок.
Григорьев Петр Кузьмич, шофер первого класса, был любимцем парка. Его знали все, хотя бы по берету, с которым дядя Петя не расставался ни летом, ни зимой. Так и говорили новичку: «Увидишь толстяка в берете, попроси — поможет, если будет надо. Его зовут дядя Петя, запомни». И дядя Петя помогал прослушать двигатель, написать толковое заявление в местком или уладить щекотливый вопрос, возникший между сменщиками.
— Что ж, дядя Петя, — проговорил Дзюба, но тотчас поправился: — Что, Петр Кузьмич, как работает ваш сменщик? Охарактеризуйте.
— Как работает? Хорошо работает. Претензий у меня к нему особых не было. Машину оставляет всегда исправной, с полным баком. В багажнике порядок, чистота. За давлением в колесах следит аккуратно.
— Для этой цели собственный манометр купил, — иронически вставил Валера.
Григорьев посмотрел на парня и произнес строго:
— Не забегай, слабые ножки еще.
Валера промолчал, дяде Пете он перечить не решался.
— Вот. А что касается существа вопроса, у меня есть что сказать… Когда я заступил на смену, обратил внимание на спиртной дух в салоне.
— За ночь не выветрился? — уточнил Дзюба.
— Как же! Выветрится тебе, — меланхолично проговорил Садовников, — если французский. У них не так чтобы градусом — духом берут. Дух крепкий у тех коньяков.
Григорьев одобрительно кивнул — мол, верно говорит «эксперт». Садовников гордо огляделся.
— Так вот, — продолжал Григорьев. — Я, конечно, тут же поехал к Валерию, к Чернышеву, значит, домой. Хорошо, матери дома не было… Не помню, что я тогда сказал…
— Повторить? — спросил Валера.
— Не стоит.
— А потом вы мне сказали, что я сукин сын. — Валера встряхнул рыжей головой. — Что вы мне готовы все ребра пересчитать и так далее.
— Может быть, не помню… — воскликнул Григорьев и обвел взглядом членов комиссии.
Многие понимающе закивали.
— Начал, значит, я его допрашивать. Тут он все и рассказал. Дескать, вез гражданина. У того померла супруга. И гражданин подарил Валерке бутылку…
— От радости, что ли? — усмехнулся Вохта.
Валера вскинул на Вохту глаза и презрительно ухмыльнулся. Демонстративно, по-мальчишески.
— Я уже слышал эту остроту. От Фаины-контролера. Это называется черный юмор, товарищ начальник колонны. Правда, откуда вам знать? Вы острите интуитивно.
Вохта в недоумении посмотрел на Валеру.
— Однако же, — проговорил он угрожающе. — Не знаю, черный это юмор или синий… Однако же…
По тишине, что возникла в комнате, было ясно, что ехидство Валеры принято сочувственно, к Вохте отношение было у многих недоброжелательное. И директор молчал…
В подобном, двойственном для себя положении Константин Николаевич Вохта давненько не бывал на людях. Самое благоразумное в этой ситуации сказать что-нибудь нейтральное. Вохта и собирался это сделать. Но его опередила Кораблева громким и задиристым тоном:
— Ну, Константин Николаевич… Серьезный разговор, а вы шутите. И так неудачно. Вы же не у себя в колонне!
Вохта привстал. Его крупное лицо напряглось. Он посмотрел на Кораблеву, потом перевел взгляд на Тарутина. Директор смотрел на Валеру Чернышева долгим печальным взглядом, словно в комнате, кроме них двоих, никого и не было… Вохта сунул путевые листы в широко оттопыренный карман пиджака и вышел из помещения.
Несколько секунд стояла неловкая тишина.
Кораблева, близоруко щурясь, рассматривала что-то в дужке своих очков. Дзюба вопросительно поглядывал на директора…
— Что же дальше случилось, Петр Кузьмич? — спокойно проговорил Тарутин.
Григорьев суетливо развел руками, ему тоже была неприятна эта история с Вохтой.
— Я, значит, решил разыскать того гражданина… Валера не помнил его фамилии. И адрес давать не соглашался. Не желал, чтобы тревожили человека. Понятное дело, у человека горе, а тут… Но заказ был сделан на вторую горбольницу. А моя супруга Стеша, как вам известно, работает на центральной диспетчерской. Она перетормошила все заявки и нашла заказ. И фамилию заказчика. — Григорьев достал из кармана листочек и прочел: — Не то Самарин, не то вроде Саперави…