Он снова повернулся к нам, и теперь в его взгляде читалось не только раздражение, но и какое-то странное, почти отеческое уважение.
— Ваше право. А вы, — он снова обратился к нам, — забирайте свои вещи, берите по две лошади из моей трофейной конюшни и убирайтесь из моего лагеря. Прямо сейчас, ночью. И чтобы духу вашего здесь не было.
— Но ведь уже почти полночь, — удивился Мейнард. — Дороги небезопасны.
— Для трёх новоиспечённых рыцарей? — усмехнулся командор. — Справитесь. К тому же, — его голос стал серьёзнее, — если утром вас увидят послы Альянса, которые прибудут для переговоров, могут понять, что к чему и тогда никакие титулы вас не спасут. Они потребуют ваши головы и даже попробуют их срезать.
Полковник Курц уже писал три приказа на увольнение, которые командор тут же подписал. Перо в его руке скрипело по пергаменту, выводя затейливые буквы. Когда он закончил, командор приложил к каждому свою личную печать — тяжёлый перстень с гербом Ордена, который он носил на шее.
— Вот, — он протянул нам свитки. — Ваши документы об увольнении и одновременно — о посвящении в рыцари. Храните их как зеницу ока. Они — ваша защита и ваш пропуск в новую жизнь.
Я взял свиток, чувствуя его тяжесть и шероховатость пергамента под пальцами. Это был не просто документ — это было будущее. Мое будущее в этом странном, чужом мире.
— Благодарим вас, Ваша светлость, — я поклонился, стараясь вложить в этот жест всю искренность, на которую был способен.
— Не благодарите, — отмахнулся командор. — Просто исчезните. И постарайтесь не влипнуть в неприятности хотя бы пару месяцев. Дайте старику отдохнуть от ваших выходок.
Мы поклонились ещё раз и направились к выходу. Уже у самого полога командор окликнул нас:
— И еще одно, господа… рыцари. — В его голосе появились нотки, которых я раньше не слышал — смесь усталости и какой-то странной, почти человеческой теплоты. — Берегите себя. Мир за пределами армии… не всегда дружелюбен к таким, как вы. Особенно к новоиспечённым рыцарям.
— Мы справимся, Ваша светлость, — ответил Эрик с уверенностью, которой я в тот момент совсем не чувствовал.
— Да, — кивнул командор. — Я знаю. Именно этого я и боюсь.
Прощание с ротой было коротким и неловким. Солдаты смотрели на нас с удивлением и какой-то новой дистанцией. Мы больше не были их старшинами. Мы стали рыцарями, были другими. Стена, разделяющая сословия в этом мире, внезапно встала между нами и теми, с кем мы делили трудности и опасности последних месяцев.
Капрал Увалень, узнав новость, смотрел на нас с смесью уважения и недоверия. Его широкое, простодушное лицо выражало целую гамму эмоций — от гордости за своих командиров до растерянности от предстоящего расставания.
— Значит, уезжаете, господа… рыцари? — спросил он, с трудом выговаривая последнее слово.
— Да, Увалень, — кивнул я. — Такова воля командора.
— И кто теперь будет командовать ротой?
— Полковник Курц назначит нового командира, — ответил Мейнард, проверяя подпругу на своей новой лошади — великолепном вороном жеребце из личной конюшни командора. — Но ты, как капрал, будешь его правой рукой. Не подведи нас.
Увалень выпрямился, его грудь раздулась от гордости.
— Никак нет, господин… сэр Мейнард! Не подведу!
Мы раздали им все оставшиеся деньги из нашей общей казны, забрали личное барахло, пожали руки тем, кто был ближе, и, не оглядываясь, покинули лагерь. Позади остались месяцы борьбы, страха, товарищества и маленьких побед. Впереди была неизвестность, полная как опасностей, так и возможностей.
Три дня мы ехали молча, каждый погружённый в свои мысли. Дороги были пустынны — война отпугнула путешественников и торговцев. Мы двигались осторожно, избегая больших трактов, ночевали в лесу или в заброшенных сараях. Эрик, с его талантом к выживанию, всегда находил безопасное место для привала и выменивал у редких встречных крестьян хлеб и молоко.
Мейнард, как всегда практичный, использовал это время, чтобы привести в порядок наше оружие и доспехи. Его сильные, умелые руки чистили клинки, полировали нагрудники, чинили порванные ремни. Он работал методично, с тем же упорством, с каким когда-то строил укрепления для роты.
Я же… я думал. О прошлом, о будущем, о странном пути, который привел нас от обычных солдат до рыцарей. О женском голосе, который я слышал уже дважды — в подземелье и в шатре командора. О том, что ждёт нас впереди.
Наконец, мы оказались на границе Кайенн, так, чтобы горы были за нашей спиной, на развилке трех дорог, ведущих в разные концы этого огромного, чужого мира. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в тёплые, золотисто-багряные тона. Ветер шелестел в листве придорожных деревьев, принося запахи диких трав и далёкого дыма.