Вечер. Казармы.
Когда солнце наконец скрылось за горами, бросив последние отблески на крепость, мы, измотанные до предела, дошли до казармы.
Это было не самое приятное место. Запах пота, немытых тел, давно нестиранной одежды, гниющих соломенных матрасов и чего-то ещё, неопределенно-противного, стоял в воздухе. Антисанитария полнейшая. Пол был земляной, с редкими пятнами грязной соломы. Кровати — простые деревянные нары, сколоченные наспех. Сортиры на улице, водные процедуры вообще не предусмотрены. Никаких удобств, никаких личных вещей. Только мы и наши измотанные тела.
Голод был невыносим.
На ужин нам выдали что-то невразумительное, напоминающее жидкую похлебку из не идентифицированных нами кореньев и какой-то крупы.
Ужин был загружен в большую бочку на колесах, любовно закрытую деревянной крышкой. Привёз это «счастье» низенький пузатый лысеющий мужичок, который держал в руках трубку.
Докатив до казармы бочку, он разлил нам по миске чудо-похлёбки и достал из нагрудного кармана глиняную трубку, неторопливо набил её курительным зельем. А вот огня у него не оказалось.
Есть это было сложно, но мы ели. Ели, озираясь как звери, чтобы никто не посмел отнять. Ели, потому что знали: завтра будет ещё тяжелее. И мы, не евшие очень давно, умяли эти пищевые помои за полминуты, быстрее чем мужичок справился с набиванием трубки.
Он озирался, явно в поисках огня, чтобы раскурить трубку. Мы тоже были курильщиками, поэтому быстро это поняли. Я сбегал в казарму и достал из тлеющей печи лучину, на конце которой тлел уголёк.
— А что, дядя, легка ли будет наша служба в Ордене? — я подал ему лучину, мужичок с полупоклоном её принял и раскурил трубку.
— Прости, приятель, я не мог смеяться, потому что был занят трубкой, — голос курильщика был добрый, располагающий, но с большой долей сарказма.
— А что так? Мы тут новенькие, порядков не знаем… Честно говоря, даже не знаем про Орден: ни устава, ни идеи.
— Ой, ребят, я вас умоляю, ну какая там идея? — он воровато оглянулся, чтобы убедиться, что кроме нас его слова никто не слышит. — Идея была в том, что двести лет назад шайка рыцарей без денег, зато с мечами врубилась в кипящий котёл из золота и крови, который боги назвали Кайенн и захватила большой участок.
— А как же благородство рыцарей? — невинно спросил Эрик, подбадривая курильщика к разговору.
— А они благородные. Родились во благе, то есть, — ухмыльнулся курильщик. — Но когда ты рыцарь и с детства умеешь мечом махать, а работать нет, то деньги кончаются и ты идёшь их отнимать у тех, кто слабее. А если делаешь это толпой, то называешь это орденом, местным государством, и машиной по перемалыванию костей в золотой песок.
— А что так всё плохо?
— Да не то, чтобы… Орден — территория для людей, это рыцари сразу установили. Тут редко бывают нелюди, и у них должен быть ярлык на такое право, иначе вжух, — Курильщик красноречиво показал вздёргивание на виселицу. — Хотя за пределами Ордена гномы и всякие эльфы бродят.
— И чем они занимаются, ну, эльфы там, гномы?
— Тем же, чем и все. Золотом. В Кайенне под любым кустом можно нарыть золотишко. В любом ручье, повыше в горах и в низинах. У Ордена почитай больше двухсот шахт и карьеров, от громадных до небольших, которые и нахрен никому не нужны.
— Выходит, Орден богат?
— Да, у Ордена всё хорошо, он на эти деньги тащит сюда оружие, коней, продовольствие и людей. Но… — Курильщик показал на бочку. — Всё это не самого лучшего качества. Ни кони, ни оружие, ни жрачка… Поэтому у Ордена денег много, а вы, ребятки, голь перекатная, ещё и без права уйти, разве что вперёд ногами, потому как за дезертирство вешают без разговоров. Вы верно видели, что ветераны занимаются чем угодно, кроме жарких сражений? Это те, кто поумнее. Они держатся подальше от боёв и могут дожить до пенсии через двадцать пять лет службы. Либо высшие чины Ордена могут освободить от службы. Ладно… Заболтался я с вами, поеду.
Курильщик собрал миски, которые многие не донесли до него, а бросили где попало, махнул нам рукой и укатил свою самоходную кастрюльную установку.
Сейчас мы сидели в углу казармы, прислонившись спинами к холодной каменной стене. Нас было трое — три островка здравого смысла в этом безумном море.
— Ну и денек, — прохрипел Эрик, вытирая пот со лба. Даже он, обычно такой собранный, выглядел измотанным. — Я бы предпочел провести три конференции и два допро… интервью вместо этого.
— Я спортсмен, парни, помните? Это не тренировки, — Мейнард тяжело дышал, его могучее тело, привыкшее к нагрузкам, тоже было на пределе. — Это пытка. Тупая, бессмысленная и вредная для тела. Зачем они это делают?