Единственными живыми душами, проявившими к нам хоть какой-то интерес, оказались местный нищий пьянчуга (индивидуум, выползший из-под куста), который потом сказал, что его зовут Зоб, да тощая, вся в репьях, приблудная собака с обрубленным хвостом, которую Зоб называл ласково — Куцехвостом.
Зоб что-то невнятно бормотал про щедрость новых господ, делая неопределенные жесты в сторону своих пустых карманов, а Куцехвост просто вилял остатком хвоста, с несбыточной надеждой заглядывая в глаза каждому проходящему, явно рассчитывая на съестную подачку.
— М-да, — протянул я, оглядывая убогое строение, которое, по идее, должно было вместить сотню человек.
Деревянный сарай, кривой как наша линия судьбы, гнилой и отвратительный даже на вид. Щели в стенах были такими, что в них мог бы пролезть не только Куцехвост, но и сам Зоб, будь он чуть трезвее.
Гостеприимство просто зашкаливает. Похоже, здесь нас «ждали» с распростёртыми объятиями. И, судя по всему, тут давно никто не жил уже очень давно. Сбежали, поди, всем личным составом?
— Слышишь, русский, а есть на этот счёт у тебя какая-то мудрость? — спросил Эрик.
— У меня на каждый случай что-то есть. В таком случае говорят — вот тебе бабушка и Юрьев день.
Утро.
Рассвет не осветил наши хоромы, не встретил нас неласковым солнцем, а лишь промозглым, пронизывающим до костей ветром, который беспрепятственно гулял по нашему «жилищу» через многочисленные щели и дыры в крыше. Завтрака, само собой, тоже не предвиделось. Наши скудные запасы подошли к концу еще вчера.
Только к полудню, когда наши желудки уже исполняли жалобные арии, мы удостоились чести лицезреть нашего непосредственного командира — сэра рыцаря, мать его, Нэйвика.
Явился его благородие вальяжно, неспешно, на сытом, холёном коне, который фыркал и косил спесивым глазом на нашу оборванную компанию. Благородного дядьку сопровождал оруженосец, такой же пухлый, румяный и лоснящийся от довольства, как и его господин.
На фоне нашего сборища бомжей они смотрелись инородно, как золотые червонцы около мусорной кучи с гнилой картошкой.
Нэйвик оказался пухляшом средних лет, полноватым, даже несколько рыхловатым, с багровыми от вина щеками и маленькими, вечно смеющимися, но при этом пустыми и бегающими глазками. От него за версту несло вином, чесноком и какими-то дешёвыми, приторными духами, которыми, видимо, пытались заглушить другие, менее приятные запахи. Одет он был в богато украшенный, хоть и слегка помятый, и заляпанный чем-то жирным, парадный доспех, который, казалось, был ему тесноват в талии и жалобно скрипел при каждом движении.
Мы, по инициативе Мейнарда, который всё ещё пытался соблюдать остатки воинских ритуалов, выстроили нашу голодную и злую роту для торжественной встречи. Однако его благородие Нэйвик даже не удостоил нас взглядом, неторопливо проехав мимо, словно мы были частью пейзажа, причём не самой интересной.
— А, это вы, пополнение, — лениво махнул он рукой, даже не потрудившись слезть с коня. Голос у него был тонкий и немного гнусавый. — Располагайтесь тут. Дела… дела, знаете ли. Живите, ходите, чем вы там ещё занимаетесь… решайте свои проблемы, вы же пехота… У меня дела в Хеорране. Важные задания от канцелярии командора Ордена, знаете ли.
И, не сказав больше ни слова, он развернул коня, едва не наехав на ногу одному из наших новобранцев, и в сопровождении своего ухмыляющегося оруженосца бодро ускакал в сторону городка, оставив нас в полном недоумении и на голодный желудок.
— Вот это, бляха, командир, — присвистнул я, когда пыль, поднятая копытами их коней, немного улеглась. — Чувствуется стратегический гений и отеческая забота о подчинённых. Сразу видно, человек на своём месте. Наверное, на очень мягком и тёплом месте.
— Денег на проживание и провиант он нам тоже не оставил, — недовольно констатировал Эрик, которого как это часто бывало, беспокоили практические вопросы.
— Похоже, мы тут сами по себе. Опять, — Мейнард молча сжимал кулаки так, что побелели костяшки. Его лицо стало темнее грозовой тучи.
И мы действительно оказались сами по себе.
Рыцарь Нэйвик больше не появлялся ни в тот день, ни в какой-либо последующий.
Слухи, доносившиеся из Хеоррана через крестьян, гласили, что он все своё время проводит в местном трактире под названием «Весёлый Гном», в устоявшейся компании крепкого вина, жирной еды, громкой музыки и легкодоступных женщин. Ему было глубоко, просто вселенски наплевать на свою роту и на реальную охрану рудника, которой он, по идее, должен был мудро руководить.