— Для порядка, Ростик, — пояснил он мне, сдувая с ещё не высохших чернил невидимую пылинку и с довольным видом осматривая своё творение. — Бумажка, даже такая, нацарапанная на коленке, в этом мире решает многое. А то потом доказывай какому-нибудь замшелому кастеляну или заносчивому рыцарю, что ты не верблюд и не самозванец. Официальный документ, пусть и сомнительного происхождения, всегда лучше, чем просто честное слово.
«Пронырливый англичанин, — с невольной усмешкой подумал я, наблюдая за его манипуляциями. — Вечно у него всё схвачено, за всё заплачено. Хотя, надо признать, навык в этом мире чертовски полезный. Умение вовремя подсунуть нужную бумажку или правильно составить рапорт может быть ценнее, чем умение махать мечом».
Мы сделали ещё пару остановок в небольших деревушках, встретившихся на нашем пути. Часть гномьих доспехов, которые были слишком малы для наших солдат или сильно повреждены в бою, мы пустили на «запчасти», усиливая наиболее уязвимые места на броне наших новобранцев.
Йорген, наш самородок-кузнец, вместе с местным кузнецом, пыхтел над наковальней, подгоняя элементы брони гномов под нас, человеческую пехоту.
Что можно было, превращалось в ценные по качеству доспехи, усиливая дешёвые доспехи из кожи. Что нельзя — продавали.
Остатки гномьего «наследства» — оружие, которое нам было не с руки, да пару целых, хоть и помятых, комплектов брони мы выгодно сбыли заезжему гному-торговцу. Кряжистый, бородатый крепыш с хитрыми, вечно бегающими глазками, долго цокал языком, придирчиво осматривая наш товар, торговался до хрипоты, сбивая цену за каждую царапину, но в итоге сделка состоялась к обоюдному, как мне показалось, удовольствию. Мы получили звонкую монету, а он — дефицитный товар, который можно было выгодно перепродать своим соплеменникам.
Когда остальные солдаты отошли, готовясь к продолжению марша, гном-торговец вдруг шагнул ко мне ближе, его лицо, до этого выражавшее лишь острый коммерческий интерес, внезапно стало серьёзным и даже немного… благодарным?
— Я знаю, что ты сделал на руднике, человек, — тихо, почти шёпотом, сказал он, его голос был лишен обычной гномьей резкости и грубоватости. — Мой дальний родич был среди тех, кого ты освободил из рабства. Он рассказал мне. Спасибо тебе. Не все из вас, верзил, меряют этот мир только звоном золота и блеском власти. Существуют и иные ценности.
Он коротко, по-гномьи, кивнул мне и отвернулся, свернув разговор.
Я остался стоять, слегка ошарашенный этим неожиданным признанием.
Быстро же распространяются вести среди гномов. Надеюсь, они не болтливы, а то новости дойдут до Ордена, а те в качестве благодарности возвысят меня до ступеней на эшафот.
Замок Берден Кош Стойкий встретил нас привычной, почти родной суетой, лязгом оружия, доносившимся с тренировочного плаца, и тем самым незабываемым запахом кислой капусты, который, казалось, намертво въелся в сами каменные стены.
С нашего последнего визита здесь, казалось, не изменилось ровным счетом ничего.
У главных ворот замка толпилась очередная партия свежеотловленных новобранцев — таких же растерянных, испуганных и совершенно не понимающих, что их ждёт, какими были и мы когда-то, совсем недавно.
Я поймал себя на мысли, что смотрю на них с каким-то отстранённым, почти циничным равнодушием. Война, даже такая короткая и локальная, как наша недавняя стычка с гномами, быстро срывает пелену наивных иллюзий и безжалостно меняет взгляд на вещи. То, что раньше вызывало ужас или сочувствие, теперь воспринималось как обыденность, как неизбежная часть этой новой, жестокой реальности.
Пацци, наш горячо любимый второй заместитель коменданта, этот вечно чем-то занятый бюрократ с усталым лицом, принял нас в своём тесном, заваленном пыльными бумагами и пергаментными свитками кабинете.
Его сердитые и усталые глаза не выражали особой радости от нашего неожиданного появления. Скорее, лёгкое раздражение и плохо скрываемое желание поскорее от нас избавиться.
— А, вы ещё живы? Как вас там, Мейрики, Арростики. Короче, сержанты, значит? — проворчал он, пробегая мутными глазами принесённый нами рапорт, который Эрик предусмотрительно составил по всем правилам местного эпистолярного жанра, не забыв упомянуть о нашей «неоценимой роли» в разгроме «превосходящих сил противника». — Пруст Одноглазый любит широкие жесты. Особенно когда эти жесты не касаются его собственного кошелька или запасов провианта. Легко раздавать звания направо и налево, когда за это не нужно платить из своего кармана.