Дни шли своим чередом. Весна окончательно вытеснила зиму, дороги просохли.
Жизнь в деревне текла размеренно и мирно, словно и не было никакой войны. Мужики работали на поле (выполняя, впрочем, не обычные полевые работы, а специальные, под наши задачи), а в полдень к ним приходили их жёны и дочери, принося в глиняных горшках горячую похлёбку, хлеб и молоко.
Они рассаживались прямо на траве, ели, смеялись, обсуждали деревенские новости.
Крестьяне пели свои протяжные, немного печальные песни во время работы, о несчастной любви пастуха к дочке могильщика, о тяжёлой доле, о надежде на богатый урожай. И их голоса разносились далеко по округе. Скоро на этом поле зазвучат совсем другие песни. Песни металла, предсмертных криков и вороньего грая.
Эта мысль заставила меня вздрогнуть. Я смотрел на этих простых людей, на их загорелые лица, слушал их смех и песни, и что-то сжималось внутри. Они не заслуживали того, что должно было произойти. Никто не заслуживал. Но война не спрашивает, кто чего заслуживает.
Наши солдаты, позабыв о войне, с удовольствием общались с местными. Я видел, как один из наших, верзила Гром, неуклюже пытался помочь смазливой девчушке поднять мешок с инструментами и чуть не уронил на неё и себя, вызвав дружный хохот. Даже Увалень с жаром доказывал седому старику, что лопату надо держать «по-уставному», а не как тот привык за шестьдесят лет.
Я наблюдал за этим, сидя на пригорке, и внутри разливалось странное тепло. С одной стороны, я попаданец с Земли, эти люди мне чужие. А с другой — они мне не чужие. По факту эти люди — и солдаты, и крестьяне, стали за прошедшие месяцы мне «своими». И за них я был готов сражаться не хуже, чем за идеалы или приказы. Может, в этом и была моя истинная мотивация? Не азарт игрока, а желание защитить их? Сделать так, чтобы они не погибли?
Есть принцип маятника. Чёртов принцип маятника работал практически всегда. Периоду покоя соответствует период активности. Тишину сменит грохот, а молчание заслонит собой крик.
Наша тихая и спокойная подготовка не могла длиться вечно.
Вскоре мимо Хайбарга потянулись первые отряды Ордена. Сначала от гор отхлынула лёгкая конница, потом колонны пехоты, скрипучие обозы. Шли раненые, шли целые подразделения, солдаты шли в колоннах и по одному, многие потеряли оружие. От тех, кто останавливался, чтобы попросить воды и хлеба, мы узнали, что передовые оборонительные отряды на границе разбиты, армия Альянса прорвала оборону на перевалах, взяла под контроль дороги и неумолимо движется в нашу сторону.
Одновременно с этим стали прибывать и войска Ордена.
Я стоял на пригорке, глядя на бесконечную ленту солдат, растянувшуюся по дороге. Они шли неторопливо, поднимая клубы пыли, которая оседала на доспехах тонким серым налётом. Звон оружия, скрип телег, фырканье лошадей, приглушённые голоса, всё сливалось в единый гул приближающейся войны. Я чувствовал, как сердце бьется чаще от смеси страха и возбуждения.
— Похоже, наш расчёт оказался верен, — сказал Эрик, когда мы втроём стояли, глядя на бесконечный поток войск, заполнявший одну из дорог к Ржаным полям. Шум, пыль и бряцание тысяч доспехов создавали ощущение надвигающегося землетрясения. — Раз они все прут сюда, значит место битвы определено… Как сказал бы мой, скажем так, преподаватель, место спектакля определено, билеты распроданы, осталось увидеть само действо.
Его лицо было спокойным, но я заметил, как его пальцы нервно теребят пуговицу на рукаве — редкий признак волнения, который он обычно не позволял себе показывать.
— Да, — ответил я, чувствуя, как холодок пробегает по спине. — Но я не уверен, что мы должны этому радоваться.
Мейнард молчал, его глаза были устремлены вдаль, словно он уже видел то, что должно было произойти. Его лицо было суровым, но решительным — лицо инженера, которого сама судьба заставила стать воином чужого ему государства, лицо солдата, готового к бою.
В тот же день Эрик собрал всех жителей деревни. Он не приказывал — он советовал.
— Война пришла на порог вашего дома, причём буквально, — говорил он им, стоя на крыльце пустующей таверны. Голос его был ровным и холодным, лишённым эмоций, и от этого его слова звучали еще страшнее. — Я не вправе приказывать, поэтому только лишь сообщаю вам факты. Две армии, десятки тысяч человек, сойдутся здесь, на ваших полях. Ваши дома окажутся между молотом и наковальней. Солдатам Ордена плевать на сохранность ваших огородов и имущества, когда они будут отступать или преследовать врага. Солдатам Альянса — тем более. Они заберут ваш скот, ваше зерно. Это в лучшем случае. И не только их. Уходите. Переждите в горах, у дальних родственников. Увозите детей, стариков, всё ценное, что сможете унести.