Воздух был тяжёлым от запаха крови, пота, гари и орочьей вони. Трупы орков и людей громоздились перед нашими баррикадами, создавая дополнительное, жуткое препятствие для атакующих. Иногда они были такими высокими, что оркам приходилось карабкаться по телам своих же соплеменников, чтобы добраться до нас.
Я делал так, чтобы гномы пили. Кто не мог сам, тому подносили фляги. Раненые настолько тяжело, что они уже не могли сражаться, отходили назад, а те, кто мог делать хотя бы что-то, швыряли в очередную атакующую волну камни, шлемы, копья по навесной траектории в гущу напирающих орков, внося дополнительную сумятицу в их ряды. Один из них, старый гном с перебитой ногой, умудрился даже запустить в толпу целую каменную урну, которая, судя по донесшимся оттуда воплям, нашла свою цель.
Наши ряды таяли. Из двух сотен бойцов в живых было сто шестьдесят или около того, но из этих сорок пять были ранены до статуса «триста», то есть не могли больше сражаться.
У Зобгина лоб был залит кровью, Эйтри охрип от криков.
Но гномы держались. В какой-то момент, когда натиск врага стал особенно яростным, кто-то из них, кажется, это был тот самый молодой гном, что восхищался моей «победой над троллем», затянул негромкую, протяжную песню.
Древнюю, как эти горы, песню о мужестве, о доме, о последней битве.
Песня была на древнем гномьем, и я почти не понимал её.
Её подхватили другие. И вот уже над этим адом, над лязгом оружия, над криками и стонами, полилась суровая, печальная, но невероятно сильная мелодия. Она придавала сил, она объединяла, она не давала упасть духом. Даже я, не понимая слов, чувствовал, как по спине бегут мурашки.
Силы были на исходе. Я чувствовал, как дрожат руки, как гудит от усталости все тело. Мой доспех от Анаи был весь в выбоинах и царапинах, несколько пластин треснуло. Но он держал. Держал, как и эти невероятные, упрямые гномы.
И тут я увидел его.
Гхырр Великий. Вождь орков. Он выделялся даже в этой обезумевшей толпе. Огромный, облачённый в тяжёлые чёрные доспехи, с двуручной секирой в лапах, он шёл во главе своей личной гвардии — отборных, самых крупных и свирепых орков. Он понял, что мы устали и пришло его время.
Его звериные глаза горели яростью и решимостью. Он пёр напролом, сметая своих же, прокладывая себе дорогу к нам.
Если он прорвётся, это будет конец. Его появление воодушевит остальных, и они просто сметут нас.
Я посмотрел на своих оставшихся бойцов. Их было так мало. Они были изранены, измучены, но в их глазах всё ещё горел огонь. Огонь, который мог вот-вот погаснуть.
Нужно было чудо. Срочно. Или подкрепление, которого ждать было неоткуда. Или…
И тут я вспомнил. Дикаис. Древний бог, которому я, сам того не ведая, оказал услугу. Который исцелил меня и обещал свое покровительство, если гномы выполнят его условие. Мы ещё не выполнили его условие. Но, может быть… может быть, он услышит? Если не ради нас, то ради своего осквернённого храма, который мы пытались защитить?
«Ну, Дикаис, — мысленно обратился я к каменному богу, чей лик я так старательно очищал от орочьей скверны, — кажется, одного благословения было мало. Я понимаю, что орки опираются на своих богов. А значит то, что сейчас происходит — это война богов, только нашими руками. А раз это игра богов, то я прошу у тебя выкинуть на стол ещё пару козырей, потому что сейчас самое время показать себя».
Гхырр был уже близко. Его секира взметнулась, готовая обрушиться на наши поредевшие ряды. Я приготовился к последнему бою.
Я посмотрел на Эйтри. Его лицо, чёрное от грязи и крови, было похоже на маску древнего бога войны. В каждой руке по топору, и он явно собирался продать свою жизнь подороже. Остальные гномы тоже не отставали. Обречённость? Да. Страх? Возможно, где-то глубоко. Но в глазах — сталь.
И тут… что-то щёлкнуло. Не в механизме арбалета, не в замке двери. А во мне. Или, скорее, вокруг меня. Меня обдало волной. Я снова ощутил то самое золотистое тепло, которое уже спасло мне шкуру у статуи Дикаиса. Только на этот раз оно было не мягким и обволакивающим, а концентрированным, как удар тока.
«Ну что же… Хочешь, чтобы я показал себя? Хм. Я покажу себя через тебя, смертный. Ты — моё орудие. Я дарую тебе свое благословение. Один раз. Используй его мудро. Или не очень. Главное — эффективно».
В следующую секунду мир вокруг меня изменился. Он не поплыл, не исказился. Он… замедлился. Как будто кто-то нажал на паузу, а потом снова включил, но на скорости 0.25. Крики орков превратились в протяжный, низкий гул. Движения гвардейцев Гхырра стали плавными и предсказуемыми, как в замедленной съемке. А я… я чувствовал, как по моим жилам разливается сила. Не грубая, животная, а какая-то… точная. Острая. Каждая мышца налилась упругой энергией, каждый нерв обострился до предела. В голове прояснилось, мысли стали чёткими, быстрыми, как команды, вбиваемые в консоль опытным админом.