— Позволяю! — попытался было величественно воскликнуть он, но его голос сорвался от радости. — Эй, дайте-ка ему лук! Пусть потешится! Сделай это красиво, наёмник!
Цербер, стоявший за его спиной, позволил себе едва заметную улыбку. Всё шло так, как он планировал. Эта театральная заминка лила воду на его мельницу. Он был уверен, что держит ситуацию под контролем.
Один из гвардейцев из личной охраны короля, стоявших у балюстрады, с готовностью снял с плеча свой короткий боевой лук и бросил его вниз, на арену. Вместе с луком он бросил и одну-единственную стрелу с чёрным оперением. Джингри шагнул и ловко поднял их, предварительно убрав мечи за спину.
Толпа одобрительно загудела.
Такого шоу они ещё не видели. Это было что-то новое, свежее, пикантное. Это было зрелище высшего класса.
Они не знали, что только что сами, своими аплодисментами, подписали смертный приговор своему королю.
Я медленно, чтобы не привлекать внимания, расстегнул пряжку плаща и положил ладонь на рукоять меча.
«Фаза два завершена. Ключевой объект („лук“) доставлен исполнителю. Внимание противника полностью сфокусировано на ложной цели. Начинаем финальную фазу».
И я стал отдавать приказы посредством своей магии «Рой».
Джингри неторопливо отошёл на несколько шагов от коленопреклонённого Хьёрби.
Он поднял лук, наложил на него стрелу и медленно, с показной, театральной тщательностью, натянул тетиву. Наконечник стрелы смотрел прямо в грудь степняку. Хьёрби дышал тяжело, хватая воздух ртом как загнанная лошадь.
Толпа затаила дыхание. Король подался вперёд так сильно, что казалось, вот-вот перевалится через балюстраду. В его глазах горел нездоровый, жадный, алчный к смерти огонь.
Это была кульминация. Момент, ради которого всё это и затевалось. Я видел, как напряглись мышцы на спине Джингри. Он держал натянутую тетиву несколько долгих, звенящих секунд, давая напряжению достигнуть своего абсолютного пика.
И в последний момент, когда он уже готов был отпустить стрелу, он «случайно» качнулся и оступился. Его нога чуть проехала на предательском песке, он качнулся, и стрела, сорвавшись с тетивы, ушла выше и левее, чем он целился. Вместо того, чтобы вонзиться в сердце, она с глухим, влажным стуком впилась Хьёрби в левое плечо, глубоко войдя в мышцы у самой ключицы.
Толпа расстроено ахнула.
Хьёрби же издал яростный, нечеловеческий рёв. Рёв не столько боли, сколько праведного, священного гнева.
Это был рёв раненого льва, которого пытались унизить перед смертью.
Он вскочил на ноги так быстро, словно и не был ранен всё это время.
Одним резким, рваным движением он выдернул стрелу из своего плеча, игнорируя росчерк хлынувшей крови. Его лицо исказилось от ярости, превратившись в маску мстителя.
Толпа загомонила, а король нелепо дёрнул головой от неожиданности.
Не теряя ни доли секунды, Хьёрби в три огромных прыжка, как разъярённый зверь, оказался рядом с «ошеломлённым» Джингри.
Он выхватил у него из рук лук, и в его движениях была вся ярость и мощь его степного народа. Он наложил на тетиву выдернутую из самого себя окровавленную стрелу с чёрным оперением. Наконечник был багровым от его крови.
Он развернулся лицом к королевской ложе. Все произошло за одно биение сердца. Все мышцы в его теле напряглись в одном плавном, текучем движении. Он не целился. Ему не нужно было целиться.
Степняки стреляют почти с того же возраста, что и ходят. Степняки стреляют с коня, верхом, в любом направлении, тысячи и тысячи раз, беспрерывно тренируясь и оттого чувствуют стрелу и её полёт, как движение собственного тела.
Степняк не мог забыть лук, не мог забыть, как стрелять. И пусть лук и стрела были ему незнакомыми, чужими, он вложил в свою попытку всю веру и все силы.
Расстояние до ложи было минимальным, не более тридцати метров. Это была дистанция, чтобы прибить человека камнем, а не для степного стрелка.
Он просто вскинул лук, вложив в натяжение силу израненного тела и со щелчком, который, казалось, слышит каждый в этой Арене, отпустил тетиву.
Стрела, пропитанная его кровью, ненавистью и, по моим ощущениям, первобытной интуитивной магией, со злым, режущим слух свистом пронзила воздух. Она была не просто куском дерева и металла. Она была воплощением мести степного народа над своим мучителем и убийцей вождя. Стрела была приговором, вынесенным и приведённым в исполнение.
Она вонзилась точно в грудь короля Коннэбля, чуть левее центра, пробив дорогие шелка, кожу, мышцы и кости.