…
Рой наполнялся, а когда я кого-то отбраковывал, то он исключал его из временного статуса «потенциальный рекрут».
Я действительно поддался на уговоры некоторых доходяг, хотя как мне кажется, раньше плаца у военного лагеря Штатгаль возникнет своё кладбище, настолько многие были в плохом состоянии здоровья.
Фаэн, который временно покинул свой пост у оружейки, шагнул ко мне. Он двигался мимо сквозь толпу заключенных не как человек, а как дым, как идея. Люди расступались перед ним инстинктивно, не потому что боялись, а потому что его фигура была настолько чужеродной в этом царстве грязи и отчаяния, что казалась нереальной.
— Среди этих разумных есть мои сородичи, — проговорил Фаэн, обводя взглядом толпу. — Немного. Но они здесь. Позвольте мне, сэр Рос, поговорить с ними. Я стану их пастухом для Вас.
Это было умное предложение и вполне устраивающее меня.
— Действуй, — коротко бросил я, давая понять, что оценил его ход.
Фаэн едва заметно улыбнулся и, повернувшись к толпе, произнёс несколько коротких, мелодичных фраз на эльфийском. Его голос, в отличие от моего, не гремел. Он струился, проникая в самые дальние уголки плаца.
И я увидел, как из общей серой массы начали выходить некоторые грязные заключённые. Эльфы. Их было всего четверо. Даже в рваных лохмотьях, худые и измождённые, они сохраняли остатки былой грации. Они собрались вокруг Фаэна, глядя на него с надеждой и почтением и тот стал разговаривать с ними.
Он был для них не просто сородичем. Он был светом надежды и лидером.
Фаэн заговорил с ними на своём языке, но вообще-то я его понимал. Эльфийский, гоблинский, человеческий всеобщий, язык гномов (самый сложный) и орочий — входили в «языковой пакет попаданца» и были вкручены в мой мозг в тот момент, когда я попал в мир Гинн.
Само собой, делиться фактом своей осведомлённости я не спешил.
— Слушайте меня, дети лесов, — начал он, и его голос был полон не власти, а скорее печальной мудрости. — Посмотрите на этого человека. Он не из нас. Он варвар, чьи методы грубы, а слова резки. Он пахнет сталью и озоном после грозы. Но он — сила и он — надежда. Он — буря, и глупо стоять у неё на пути. Куда разумнее стать частью этой бури и направить её в нужную сторону. Но если вы захотите остаться тут, я пойму.
Он обвёл своих сородичей взглядом.
Надо ли говорить, что все эльфы высказали желание присоединится к моей армии?
Я не успел до конца осмыслить этот тактический выигрыш, как земля рядом со мной дрогнула. Это был Мурранг. Он подошёл, и его лицо, казалось, было высечено из гранита. Он с пренебрежением зыркнул на группу эльфов, а затем перевёл взгляд на меня.
— Командир, — пророкотал он, и в его голосе слышался скрежет камней. — Остроухий говорил со своими. Это правильно. Но я прошу такого же права, права поговорить с подгорным народом, пусть я и квиз! Иначе это будет несправедливо и эльфы получат больше прав и привилегий, чем гномы!
— Я не против, поговори.
Я кивнул. Это была та же игра, что и у Фаэна, но разыгранная с прямотой и упорством, свойственными только гномам.
Мурранг развернулся и вышел на середину плаца. Он не стал звать своих. Он просто встал и ударил рукоятью своего огромного молота о каменные плиты. Звук получился глухим, мощным, проникающим в самые кости. И на этот звук из толпы, как железные опилки к магниту, начали стягиваться гномы.
Ирония. Он был квизом, то есть для гномов не совсем «равным», но тюрьма и статус его, как моего спутника, здорово меняли представление о родстве.
Мир полон иронии.
Гномов вышло ровно десять, и они по одному стали задавать вопросы Муррангу, изредка бросая на меня многозначительные взгляды. Для начала они были поражены наличием у меня знака «друг-лучше-гномов». Даже в тюрьме это имело для них впечатляющее значение. Однако гном не был бы гномом, если бы согласился на сделку так просто.
Я понимал и их. Эти гномы в массе своей были «изгоями», понятие, знакомое мне. Само собой, квиз не собирался отказываться от них и относиться к ним как к гномам второго сорта, в том числе, потому что был изгоем с момента рождения.
Гномов интересовало всё, и они живо обсуждали с Муррангом условия сделки и торговались, как неистовые бабки на базаре.
— Они спрашивают о возможности заработка внутри армии, если они будут ковать, изготавливать, могут ли рассчитывать на премии? — с некоторой неохотой спросил меня Мурранг.
— Любая поддержка будет вознаграждена, любая подлость и малодушие повлекут наказание, — округло ответил я.
…
Я потёр виски и продолжил. Постепенно мы просеяли всю толпу, и я смог отобрать четыре сотни добровольцев из примерно двух с половиной тысяч заключённых.