Воздух был густым от пыли и дыма. Даже солнце здесь, казалось, светило тусклее, пробиваясь через вечную серую дымку. В отличие от каменной крепости Принстауна или относительно аккуратного «Рога», это место было промышленным адом, где заключённые не сидели, а работали до седьмого пота.
Нас встречали… О, ещё как встречали! Начальник тюрьмы, толстяк по имени Оппнер, лично выбежал за ворота, едва завидев наше знамя. Его лицо, лоснящееся от пота, изображало такую бурную радость, что можно было подумать, будто к нему приехал не командир армии рекрутов-уголовников, а любимый дядюшка с мешком пряников.
— Герцог Рос! Ваша Светлость! Какая радость, какая честь! — задыхался он, семеня рядом с моим конём. — Мы так ждали Вас! Так надеялись, что Вы почтите нас своим визитом!
Я молча спешился, бросив поводья Марку.
— Скажите, господин Оппнер, у нас с Вами будут проблемы? — негромко спросил я и тот отрицательно покрутил головой.
— Ни в коем случае! Лучшие экземпляры! На всякий случай, худшие тоже! — он заискивающе улыбнулся, обнажив гнилые зубы. — Мы как раз… э-э-э… проводим воспитательное мероприятие. Для укрепления дисциплины. Прошу!
Он широким жестом пригласил нас на главный двор, который, по сути, был просто широкой, утоптанной площадкой между бараками и входом в шахту.
Я оставил завербованных в «Поющий Рог» в полулиге от этой тюрьмы под присмотром большей части капралов, и они занялись готовкой обеда.
Теперь с Фомиром и остальными капралами мы вступили в эту тюрьму. Тут не было приветственной делегации, потому что у них тут вовсю шло «воспитательное мероприятие».
В центре двора стояла грубая и потемневшая от времени виселица. На ней, с петлёй на шее, стоял эльф. Он был красив, даже по эльфийским меркам, но чрезвычайно худ и измождён. Настолько, что еле держался на ногах. Скорее всего дело не только в тяжком труде, сколько в том, что его избили тюремщики. Его длинные, когда-то светлые волосы были спутаны и грязны, а в глазах застыла тихая, обречённая ненависть, которая была способна буквально выжигать дыры.
Рядом с ним суетились два ухмыляющихся стражника-палача, проверяя верёвку. Вокруг, подгоняемые другими охранниками, стояли строем заключённые, сотни грязных, уставших осуждённых, согнанных смотреть на казнь.
— Что здесь происходит? — спросил я, хотя ответ был очевиден.
— Пустяки, Ваша Светлость! — небрежно отмахнулся Оппнер. — Этот остроухий мусор напал на стражника. Вот, наводим порядок. Для примера остальным. Чтобы все знали своё место.
Я промолчал, но мой Рой уже был активен. Я чувствовал, что моим капралам эта ситуация не нравится, потому что они себя ассоциировали с заключёнными, а с не палачами.
Но один мой огонёк вдруг вспыхнул не просто злобой. Такая вспышка ярко-красным, почти чёрным пламенем, чистой, незамутнённой ярости и гнева.
Хайцгруг. Огромный орк, ветеран криминального мира, бывший гопник и разбойник, чьё лицо было носителем множества шрамов, внешне стоял, как изваяние. Но я видел, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих рукоять меча. Он не смотрел на эльфа. Он смотрел на виселицу. На верёвку и на саму ситуацию.
Его дыхание стало прерывистым, а из горла тихо вырвался низкий, утробный рык, который услышал только я.
Тем временем палач лениво махнул рукой, давая знак. Второй стражник пошёл к рычагу, открывающему люк под ногами эльфа.
Но он не успел.
Вообще Хайцгруг нравился мне тем, что он был орком дисциплинированным. Но это не сейчас.
Он издал рёв, полный такой боли и ярости, что, казалось, сам воздух задрожал и при этом побежал. Рванул, размазался в воздухе. Одним движением, сметающим всё на своём пути, он ринулся вперёд. Расстояние в двадцать шагов орк преодолел за три гигантских прыжка.
Стражники даже не успели понять, что произошло. Первый, тот, что был у рычага, получил удар кулаком размером с голову шахматиста. Раздался хлёсткий звук выбиваемого зуба, а тело охранника отлетело в сторону, как тряпичная кукла. Второй палач обернулся и тут же получил удар плечом в грудь. Орк сбил его как локомотив.
Народ, то есть, невольные зрители из заключённых и надсмотрщиков, замерли. Это шоу явно нравилось им куда больше, чем унылое очередное повешенье одного из них.
Хайцгруг, не останавливаясь, одним рывком сорвал с эльфа петлю, будто это была не прочная пеньковая верёвка, а гнилая нитка. Он отшвырнул ошеломлённого эльфа в сторону и повернулся к виселице. С рёвом, от которого у меня заложило уши, он обхватил несущую балку и напряг мышцы. Дерево затрещало, и вся конструкция с грохотом рухнула на землю.