Он поднял руку...
И было в этом жесте что-то окончательное, такое, что заставило меня схватить Зорьку и отбросить в сторону.
В меня полетело нечто невидимое, но от этого не менее неприятное.
Я поймал его инстинктивно, попутно размышляя: ну и глупо же я выгляжу со стороны, комкая в ладонях пустоту...
Однако воздух не был пустым. Ладони мои кололо, словно я комкал шар из канцелярских кнопок.
Собрав все кнопки в кучку, я небрежно отбросил их себе за спину, и повернулся к человеку из тени.
— Знаешь, нам и вправду нужно поговорить, — сказал я так убедительно, как только мог.
— Ты отбросил девчонку с пути Смертного шара, — удивлённо, словно Архимед, который только что открыл вытеснение воды из ванны, проговорил капюшон.
— А что, у вас принято по-другому?
Честно говоря, его поступок выбил меня из равновесия. Основную работу, правда, проделала Зорька, всю дорогу подкалывая меня и подзуживая.
Но этот "Смертный" шар был последней каплей.
— Ты же — Максимилиан Золотов, — удивлённо произнёс капюшон.
— Ага. Злой, эгоистичный ублюдок, который кушает маленьких девочек на завтрак, — буркнул я, помогая Зорьке подняться и отряхнуть курточку. — Может, стоит начать знакомство заново?
Глава 18
Я — человек отходчивый. И тон, которым общался капюшон, доказывал, что он СОВЕРШЕННО не ожидает от меня проявлений милосердия.
Так что я его простил.
А потом подошел к столу, протянул руку и сказал:
— Привет. Меня зовут Макс. Для друзей — Безумный Макс. А ты значит...
— Зорька! — перебил меня капюшон. — Тебе пора.
— Но... — девочка растерялась. — Это же я привела его! И я тоже хочу...
— Помнишь, что я тебе говорил насчёт ЛИЧНОГО и ОБЩЕСТВЕННОГО?
— Помню, — понурилась, как побитый щенок, Зорька.
— Приятно знать, что ХОТЬ ЭТО осталось в твоей своевольной голове.
— Я не своевольная! Просто ты не знаешь того, что знаю я...
Из недр капюшона донёсся глубокий, полный затаённой скорби, вздох. Святой Люцифер! Как я его понимаю. Убедить в чём-то подростка — это титанический труд, сравнимый с созданием новой Вселенной.
Куча мороки, а в результате — никакой благодарности.
— Послушай, — я повернулся к строптивому ребёнку. — Наверное, будет лучше нам остаться наедине. Так что ты иди... — я не знал, куда бы её послать. Чтоб не обидеть.
— Учитель хочет тебя убить, — пригрозила Зорька тоном ребёнка, отказывающегося есть манную кашу.
— Ничего, — я улыбнулся. — Он уже передумал.
— Но я...
— Я тебе потом всё расскажу. Обещаю.
Издав возмущенный вопль, Зорька развернулась на каблуках и печатая шаг, направилась к лифту.
Дождавшись, когда двери закроются, а из-за стены послышится негромкий гул, я вернулся к столу.
— Найдётся ещё один стул? — хотя главное сокровище любой уважающей себя библиотеки — это книги, ещё одно посадочное место не помешало бы.
Человек в капюшоне махнул рукой — совсем, как давешний дракон Тибериус, и прямо из пола выросло удобное на вид кресло, покрытое мягким клетчатым пледом.
— Впечатляет, — плюхнувшись на мягкие подушки, я постарался устроиться как можно непринуждёнее. — Семь-восемь баллов по шкале... Кого-то там. Полагаю, смертная казнь тебя не пугает.
— Трудно испугать того, кто уже перешел черту, — донеслось из-под капюшона. Немного патетично, на мой взгляд. Но... Каждый жалеет себя в меру своих творческих способностей.
— Понимаю, — я склонил голову, одновременно пытаясь разглядеть: есть ли у этого существа под столом ноги. — Вот когда меня казнили в последний раз...
Капюшон дрогнул.
— Тебя... тоже казнили?
— Было дело, — я скромно потупился. — За незаконный ввоз в измерение большой партии огнестрельного оружия. Но я смог отмазаться, и дело замяли. На то мы и Золотовы. Умеем выходить сухими из воды.
— Почему... — голос человека в капюшоне дал петуха, и он закашлялся. А потом начал снова: — Почему ты говоришь "мы"?
— Потому что я тебя узнал, — я широко улыбнулся и развёл руки в стороны, словно хотел его обнять. — Здравствуй, драгоценный брат мой.
Повисла пауза.
В тишине было слышно, как трещат волшебные шарики — словно мотыльки, залетевшие в пламя свечи. Как среди книжных корешков копошатся древоточцы, как глубоко под полом грызут сырные корки мыши...
Впрочем, это всё могло быть плодом моего воображения.
На самом деле, все эти звуки издавал мой оппонент: он громко сопел и сглатывал — как человек, доведённый до крайней степени удивления.
Затем он спросил: