Я даже ногой топнула от досады:
— Ну при чем тут какая-то…
Нечаянно, само собой сорвалось у меня с языка это слово.
Вовка будто о камень споткнулся. Встал посреди дороги, сощурился, глаза сделались серые, колючие. Я поняла: он сразу забыл тот, главный наш разговор — плечами. И разозлилась. На себя? На него?
— Все вы ругаетесь, и хоть бы хны. Маня — так через слово!
— Значит, и ты теперь хочешь, как все? Гляньте на бедную — от Маньки отстала.
— Ладно. Ты-то с чего привязался?
— А с того, шо противно слышать.
— Сам не ругаешься, что ли?
— Сравни-ила! Ты ж девчонка — и матерки! Последнее дело — такая, как наша Манька.
— Много ты знаешь Маню…
— А то не знаю! Одного понять не могу: чего ты до нее липнешь? Как муха до помойки.
— Муха… Липну?! — Я захлебнулась в собственном возмущении. — А хоть и так. Не твоя забота!
— Так-таки и не моя?!
— Не твоя. Мне указчики не требуются: сама умная.
Вовка посмотрел на меня долгим, сожалеющим взглядом. Даже вздохнул. И вдруг отрубил:
— Ну, все. Верно сказала — зря до тебя колочусь. Делай шо хочешь, плевать мне, раз так!
Вовкины губы сомкнулись. Чего-чего, а это он умеет! Теперь слова из него не выжмешь.
Мы шли рядом — и чужие. Показалось: я вижу дурной сон, от которого надо проснуться. Я нарочно приотстала. Но Вовка не оглянулся. Остро ходили передо мной его лопатки, гордо каменела шея.
Так, с этой колючей спиной и недвигающейся шеей, он торкнулся в калитку и захлопнул ее ногой.
А я пошла себе дальше.
Шла, а передо мной торчали Вовкины лопатки. Жалость сдавила мне сердце холодными ладонями. Ему и без того несладко. А тут еще я с глупыми, обидными словами.
Вовка, Вовка… Быстро как все получилось. Шли, болтали, так нам было хорошо… И тут я брякнула ни с того ни с сего. И вот…
Загорчило, как от полыни.
Но я понемногу справилась. Впервой, что ли, нам ссориться? Опять у меня начнется беспокойная, острая жизнь. Буду караулить и перехватывать быстрые Вовкины взгляды и, виду не подавая, торжествовать: смотрит! Опять пойдут у нас шифрованные разговоры, когда говоришь одному, а слова посылаешь другому. Посылаешь, к примеру, Таньке, а Вовка ловит их на лету, но отвечает, конечно, тоже через «переводчика». А как под конец намаешься всей этой канителью! И захочется одного: сесть вдвоем и спокойно, долго говорить обо всем, что накопилось за прошедшее в глупой ссоре время. И чтобы никто не крутился рядом, никто не мешал…
А пока будет другое… Вечерами, наигравшись с ребятами, буду бежать домой по гулкой, продрогшей Некрасовской. Бежать и оглядываться то ли от страха, то ли ждать чего. И вдруг угадаю за деревом прячущуюся фигуру.
Ага, он все-таки провожает меня!
И сразу станет не страшно, ликующе, и я пойду самым независимым, самым легким своим шагом.
Почему-то мне необходимо снова и снова убеждаться в своей власти над Вовкой. Не в той, которую проверяешь в открытую. Выбьешь, например, семечки из протянутой ладони, проделаешь это на глазах у всех и удираешь с визгом, пока не догонит. Сзади подначивают мальчишки, а он поймает, замахнется и… пальцем не сможет тронуть. Только попросит потом:
— Не делай того больше, Лин. Ты ж знаешь, я не могу тебя ударить. А пацаны смеются.
Но есть между нами еще что-то.
Есть у меня какая-то главная, тайная власть. Только он умрет, а не признается в этом. Но я все равно догадываюсь. Когда мы вот так поссоримся, я особенно чувствую, что она есть.
И мне бывает тревожно и хорошо.
Но в этот раз меня ждало совсем другое.
Нет, я еще не знала Вовки…
К угловому двору я нарочно пошла попозже. Почему-то, поссорившись, я всегда делаю так. Не пойму только, кому назло — себе или Вовке.
Возле углового уже собралась вся наша компания. Вовка ждал меня. Сразу воззрился, стоило мне вынырнуть из-за угла.
Вот оно! Я пошла медленней, растягивая минуту.
Но Вовка не стал ждать, пока я подойду. Издали радостно закричал:
— Ученица явилась! А где ж твой дорогой учитель?
Мне будто гири привесили к пяткам.
А Вовка вертел головой:
— Маньки не видели, пацаны? Где же она подевалась?
Не понимая, все смотрели то на меня, то на Вовку.
— Тю, вы ж не в курсе! — оглянулся он на мальчишек. — Айда, братва, до меня.
Мальчишки сгрудились, заударялись головами.
— И нам скажи! — загалдели девчонки.
«Не смей!» — хотела я крикнуть Вовке. И уже знала, что будет. Не могла только поверить, что это сейчас сделает Вовка.