Взявшись под руки и перегородив коридор, вся их компания фланирует на переменах, и Римка прямо-таки виснет на Танькиной руке. А Танька пополам готова сложиться, лишь бы Римке было удобно.
Секреты у них: «Шу-шу-шу, хи-хи-хи». Я уговариваю себя, что мне плевать, но это неправда. Чего бы я не отдала, чтобы узнать, о чем они шепчутся!
Выходит, я завидую Таньке?
Нет, просто мне плохо одной. В школе одна и дома. Дома со мной замучились. Но терпят: считается, что у меня переходный возраст.
Взрослые не очень-то вникают в наши дела. Слишком много работают, слишком трудно живут. Мы участвуем в этой жизни на равных. Мама так и хлеб делит (когда он был), и повидло, и сахар: пайку бабушке, пайку себе и такую же пайку мне. Хочешь — растягивай, хочешь — сразу съедай. Так же, я считаю, и трудности: каждому свою пайку. И каждый сам ее расходует. Жаль, правда, что ею нельзя поделиться, как, например, хлебной делюсь я с Люськой.
Нет, я не жалуюсь. Вот только не знаю, как получилось, что мне мою пайку приходится съедать в один присест…
Теперь я с нетерпением жду субботы. Ко мне прибегает ненадолго Маня.
Она знает про мои беды. Таньку Маня презирает — за измену. И все грозится помирить меня с Вовкой.
Но ей, видно, не до этого.
О своих делах Маня помалкивает, но я чувствую: ей в училище тоже несладко. И на нее, похоже, все ополчились. Так что теперь мы не просто друзья — мы с ней товарищи по несчастью.
Только Маня, не в пример мне, не собирается унывать.
— Мне бы трошки оглядеться, — бодро, но непонятно твердит она. — После попробуй затронь Маньку.
Римку она терпеть не может, хотя знает о ней понаслышке.
— Хочешь, — в который раз предлагает она, — я Петьку Кувалду позову? Пусть подкараулит ее возле школы. У него кулак, шо твоя голова!
Я отказываюсь, и Маня обижается за Кувалду. Но я мечтаю о бескровной победе над Римкой. На худой конец, мне нужен не очень позорный мир…
Победы, однако, нет, нет и мира, и в дни, когда Маня учится, мне не с кем сказать слова. Глупо, наверное, но с недавних пор мне кажется, будто есть у меня еще один друг — нарисованный солдат. Нарисован он не очень — плакатная фигура, но глаза у него живые. Дважды в день прохожу я мимо электростанции, вдоль жарко дышащих, подрагивающих от напряжения стен. «Мой» солдат ждет меня, смотрит издали, неотступно, пристально. И потом, как ни оглянусь, провожает меня строгими глазами. Нет, он не жалеет меня, не сочувствует. Он требует.
Этого мне, наверное, и не хватало — внимания и спроса. Сама-то я очень жалела себя. Теперь мне хотелось сказать солдату: «Не беспокойся! Я им докажу, вот увидишь».
Но солдат, казалось, понимал меня без слов. Понимал, каково мне в зимнюю слякоть в окончательно развалившихся калошах. С вечно мокрыми ногами, мокрым носом. Но и он, похоже, считал, что я не должна пропускать уроков, как бы ни шумели бабушка и мама.
Незаметно он научил меня одной вещи. Научил, что важное складывается из мелочей. А значит, ничего нельзя спускать себе, ничего прощать. Нет, в этом не было нового, я слышала это от мамы, бабушки, учителей. Но их поучения только злили меня. А нарисованному солдату я вдруг поверила: да, так и надо — требовать с себя и требовать.
Я требовала как могла. Придвинув мамину коптилку, допоздна корпела над уроками. И сразу стала получать пятерки. Но и просто, а не ради отметок мне стало интересно, листая учебники, докапываться до сути, одолеть неразрешимую головоломку задачи, красиво Люськиными карандашами или акварелью отца изобразить сообщающиеся сосуды, инфузорию, носящую милое имя «туфелька»… Особенно нравилось мне вводить усовершенствования в свой почерк. Вынести, например, как мама, над строкой в виде лихой закорючки палочку у буквы «д»…
Довольная моим прилежанием, бабушка морщила в улыбке губы. И в награду принесла мне из детдомовской библиотеки «Трех мушкетеров».
В классе тоже были замечены мои старания. Как-то на уроке алгебры, стоя лицом к доске и с радостной уверенностью постукивая зажатым в кулаке куском известняка, я вдруг ощутила — спиной — затаенное внимание класса (и конечно, тут же напутала в преобразованиях).
Несмотря ни на что, это было неплохое время… Как гордилась я, когда вслед за Магой первая в классе решила контрольную по алгебре! И как тряслась, когда бежала выполнять комсомольское поручение — делать младшеклассникам доклад о Кровавом воскресенье 1905 года (они слушали меня открыв рот). А недавно Елизавета Ивановна во всех седьмых читала мое сочинение…