Уолкер же, обладавший магией друидов, обретал силу в сиянии солнечного света.
В сущности, это будет противоборство сил, которое определит, кому жить, а кому умирать.
Все силы, какие есть на земле, в этот раз сойдутся один на один.
Бо вспомнил последнюю беседу с Коглином.
На ступенях, ведущих через башенные ворота во внутренний двор, где он задержался, что-то зашевелилось, и появился Коглин. Исхудавшее его тело выскользнуло из тени винтовой лестницы, сопровождаемое легким шелестом одеяния и хриплым затрудненным дыханием. Он быстро взглянул на Уолкера, морщинистое лицо высунулось из-под низко надвинутого ветхого капюшона и спряталось. Старик приблизился и остановился, повернувшись к ведущей наружу двери.
— Ты готов? — спросил он.
Уолкер кивнул. Они уже обсудили все или, по крайней мере, все, что склонен был обсуждать Уолкер. Больше говорить было не о чем.
Тонкие, казавшиеся почти прозрачными руки старца покоились на каменных выступах, поддерживающих и защищающих окованную железом дверь.
— Позволь мне пойти с тобой, — тихо попросил он.
Бо покачал головой:
— Мы уже отказались от этой мысли.
— Перемени решение, Уолкер. Позволь мне пойти. Я тебе пригожусь.
«Как убежденно он говорит», — подумал.
Уолкер.
— Нет. Вы с Шепоточком останетесь здесь.
Стойте у двери и впустите меня, если счастье мне изменит.
Коглин сжал губы:
— Если оно тебе изменит, мне некого будет впускать в башню.
Верно, подумал Уолкер. Но это ничего не меняет. Он не позволит старику и болотному коту идти с ним. Он не хочет отвечать за их жизни.
У него много забот и со своей собственной.
— Думаешь, я не смогу позаботиться о себе? — произнес старик, словно читая его мысли. — Ты забываешь, что я заботился о себе задолго до того, как ты здесь появился, — раньше, чем появились друиды. И было время, когда Я присматривал за тобой.
Уолкер кивнул:
— Я знаю.
Старик взволнованно размахивал руками, — Может статься, мне предназначено еще раз присмотреть за тобой. Может статься, я еще тебе понадоблюсь. — Он снова поднял скрытое капюшоном лицо и взглянул на Уолкера. — Я уже стар, Бо. Я давно живу на свете — целую вечность! Во всяком случае, не так уж важно, что случится со мной.
— Это важно для меня, — А вот и напрасно, совершенно напрасно! — Коглин не на шутку разволновался. — Что такое вообще моя жизнь? Что с того, что ты привязан ко мне? И потом, я втянул тебя во всю эту историю. Я убедил тебя отправиться к Хейдисхорну, а потом прочесть летопись друидов. Неужто ты забыл?
Уолкер покачал головой:
— Нет, я ничего не забыл. Но сделал решающий выбор я, а не ты. Мы ведь уже говорили и об этом. Ты был таким же рядовым друидом, как я. Однако все решилось три столетия назад, когда Алланон возложил свои упования на Брин Омсворд. Ты не повинен в этом.
Лицо Коглина сделалось пасмурным:
— Я повинен во всем, что случилось в моей жизни и в твоей, Уолкер Бо. Сперва я выбрал для себя путь друидов, затем отверг его. Решил изучить древние науки и заново открыть хотя бы малую часть утраченных знаний. Сделался существом, принадлежащим обоим мирам — мирам людей и друидов, из обоих я черпал то, что мне было необходимо, добывал то, чего мне страстно желалось, — я крал и там, и здесь.
Я связующее звено между прошлым и настоящим, между новым и старым, поэтому-то Алланон и решил использовать меня. Разве не я способствовал твоему перерождению, Уолкер? Далеко ли бы ты ушел, если бы я не подгонял тебя в пути? Или ты думаешь, что я делал это несознательно? А может быть, ты считаешь, будто Алланон ничего не замечал? Нет, вина лежит и на мне. Ты не можешь взвалить ее целиком на свои плечи.
Убежденность, звучавшая в голосе Коглина, настойчивость и продуманность его речей не могли не произвести впечатление на Уолкера.
— Я и не освобождаю тебя, старик, от чувства вины, — отозвался он. — Но виноват и я сам.
Выбор совершил я, хотя ты и не препятствовал мне в моих решениях. Да, у меня были убедительные причины поступить так, как я поступил, но эти причины подсказал мне не ты, я сам додумался до них. Кроме того, будь у меня желание, я мог бы произнести речь не хуже твоей. А какова была бы твоя роль во всем этом, если бы не я? Не более чем простого гонца к Пару и Рен. Не думаю, что ты станешь утверждать иное.
Ощутив непреклонность в голосе младшего друга, Коглин поник головой.
— Ты больше поможешь мне, оставшись здесь, — закончил Уолкер, прикасаясь к руке старца. — Прежде ты всегда понимал, как важно уловить миг, когда нужно без промедления действовать, а когда — остаться в стороне. Сейчас ты должен остаться в стороне.
На этом разговор закончился. Коглин стоял у ворот, пока каменные стены Паранора не задрожали от тяжелого стука порождений Тьмы и пока Уолкер не вышел навстречу им в туманную пелену рассвета.
«Теперь мне потребуются силы, какие только есть на земле, — повторял Уолкер, стоя на крепостной стене и слушая, как приближается очередной из кружащих всадников. — Чтобы выжить, мне потребуется то упорство, каким обладает Коглин, — отчаянная решимость не уступать в труднейших и самых главных жизненных испытаниях. Глад, Мор, Война и Смерть — Четыре всадника, пришедшие сломить мой дух. Но ныне мне решать, в роли Судьи выступлю я сам».
Он взглянул на приближающегося Мора и гордо выпрямился. Час настал! Никем не видимый, Уолкер Бо ждал, пока всадник поравняется с ним. Меж тем не человек, но черный рой жужжащих навозных жуков в человеческой оболочке витал над седлом чудовищного скакуна, не обращая внимания па окружающий мир.
У Мора не было никакого выражения на лице, поскольку не было самого лица, так что Уолкер не мог понять, что видит или думает его противник. Не замедляя темпа скачки, порождение Тьмы пронеслось мимо, когти ящера проскрежетали по камням. Уолкер последовал за ним на расстоянии одного шага. Новообращенный друид был невидим и поэтому неуязвим, а скрежет копыт скакуна заглушал звук его шагов. Уолкер уже подумывал: а не сбежать ли ему попросту от порождений Тьмы? Но отказался от этой идеи: преследователи оказались достаточно проворными и догнали его, когда он попытался бежать подземными лабиринтами Паранора. И то, что шел он тихо как мышь, ему тогда не помогло. Поэтому Уолкер полагал, что они могут найти его и вдали от цитадели, источника могущества друидов. Тогда невидимость едва ли защитит его. «Лучше, — решил Уолкер, — использовать это преимущество там, где на него можно положиться, и покончить со всадниками раз и навсегда».
Следуя по пятам за Мором, он обогнул замок. Тишина знойного полдня нарушалась только лязгом когтей и гудением роящихся насекомых. Покинув прохладу северной стены, Мор и крадущийся за ним Уолкер миновали ворота западной стены, у которых каждое утро собирались всадники, чтобы бросить вызов друиду. Уолкер выбрал для ожидания северную стену, понимая, что тень от стен замка обеспечит хоть какую-то прохладу. Но драться с ненавистными тварями он будет именно у южной стены, где солнце печет сильнее всего. Впереди, там, где кончалась последняя тень укреплений замка, лучи солнца заливали все вокруг нестерпимым сиянием.
Они обогнули угол южной стены — уходящей вверх раскаленной на солнце каменной поверхности, обращенной к бескрайним лесным просторам, которые тянулись вплоть до толпившихся вдалеке черных громад Зубов Дракона.
Под стеной простиралась голая пыльная гладь утеса. На этой бесплодной тверди росло лишь несколько низких кустов и чахлых, стелющихся по круче деревьев — они словно пытались дотянуться изогнутыми ветвями до спасительной прохлады лесов под утесом. Испепеляющий зной объял Уолкера, заполнив его легкие раскаленным воздухом, но он мужественно шагнул в пекло, продолжая держаться на прежнем расстоянии от Мора. Впереди на мгновение мелькнул Глад и тут же скрылся в тени козырька перед восточной сторожевой башней.