— Робин, — сказала она, — не начинай того, чего не сможешь довести до конца.
— Не смогу? Не смогу? — переспросил он, стремительно стягивая с себя брюки. — Да ты посмотри на меня!
Они занимались любовью прямо на полу, между пальмой в кадке и плетеным креслом, а после Робин посмотрел в потолок и спросил:
— Ты хочешь, чтобы я дал тебе развод?
Талли рассмеялась.
— Робин, да что с тобой? О чем ты говоришь, мы же только что занимались любовью?!
— Я сам не знаю, что говорю, — ответил он. — Когда… если ты захочешь оставить меня, ты ведь мне скажешь?
— Конечно, скажу, — с легкостью согласилась Талли. Он был пьян, и она не отнеслась к его словам серьезно.
— Как ты думаешь, я не слишком много работаю? — спросил он. — Брюс говорит, что я чересчур часто бываю в отлучках. Он говорит, что у меня такая красивая жена, а я все время от нее уезжаю. Он говорит, что я еще пожалею, когда ты заведешь роман с садовником.
Талли положила голову на его плечо.
— У нас нет садовника, — сказала она. — Кроме Милли. И, поверь мне, с Милли я романа не заведу.
— Ты одинока, Талли? — спросил Робин.
Она почувствовала, что в ней самой царит такая же тишина, как во всем спящем доме.
— Иногда, — ответила она. — Но это не из-за тебя. Наоборот, вы с Бумерангом спасаете меня от одиночества.
Робин перебирал ее волосы, опьянение снова брало верх.
— Тогда… почему же… ты… одинока? Талли?
Она не ответила, но он и не заметил этого. Он уснул. Она немного полежала рядом с ним, потом попробовала встать. Он обнял ее и снова прижал к себе.
— Не бросай меня, Талли, — пробормотал он. — Пожалуйста, не бросай меня.
Талли опять положила голову ему на плечо и пролежала так, без сна, до утра.
Джек по-прежнему приезжал только на Рождество и летом. Талли замирала и уходила в себя, занималась хозяйством и учила Бумеранга читать. Раза два она даже ездила с Робином потанцевать — как раз между приездами и отъездами Джека.
Летом Талли не готовила, в этом не было необходимости — Робин редко бывал дома в это время года.
Талли было тяжело расставаться с Джеком в 1986 году, но еще тяжелее ей было в последующие два года, особенно летом. В 1988 году на Рождество, когда Джек снова приехал, Талли пришлось сжать кулаки, чтобы не взорваться и не устроить сцену. «Я не должна опускаться до этого, — повторяла она, — не должна.»
Однажды субботним вечером, сидя с Джеком в их любимом мотеле на бульваре Топика, Талли сказала:
— Джек, я хочу съездить в Вашингтон в апреле.
— Зачем? — спросил он.
— Департамент здравоохранения в один из уик-эндов решил провести свой ежегодный семинар по усыновлению. Думаю, что в этом году я приму в нем участие.
— Неплохо, — сказал Джек, переключая канал телевизора.
Талли откашлялась.
— А в Вашингтоне весной хорошо? — поинтересовалась она.
Джек оторвался от телевизора.
— Потрясающе. Тебе понравится.
— Так… ты там уже бывал?
— Да, кажется, пару раз. Мне там недостаточно тепло.
«Какой же он непонятливый», — подумала Талли. — Но я его не спрошу. Ни за что не спрошу».
— Джек, а ты не хотел бы поехать со мной на уик-энд в Вашингтон? — спросила Талли.
Он выключил телевизор.
— Ты хочешь подарить мне уик-энд в Вашингтоне весной? Очень мило, Талли.
По его тону ничего нельзя было понять.
— Это означает «да» или «нет»?
— А этот семинар, он что — занимает весь день?
— Нет-нет, — быстро ответила Талли, — правда, в четверг и пятницу я буду занята днем, но вечером и ночью я буду свободна, и суббота и воскресенье свободны, только в субботу общий банкет и все.
— Ага, — сказал Джек. — Значит, воскресенье я смогу провести с тобой. Великолепно.
Талли все еще не понимала его тона.
— Так это «да» или «нет»? — еще раз спросила она.
— Конечно, — объявил он, растягиваясь на постели, — будет здорово увидеться с тобой в середине года.
Она легла рядом с ним и погладила его по щеке.
— Не просто увидеться, Джек, а увидеться в Вашингтоне. И не просто в Вашингтоне, а в Вашингтоне весной.
— Да, думаю, это будет просто прекрасно, — сказал он невыразительно. — Нет ничего спокойнее, чем Вашингтон весной. Но это ведь не твой родной город. Думаешь, ты будешь нормально чувствовать себя, покидая Топику?
«Топика? О чем это он?» — подумала Талли.
— Конечно, нормально, — ответила она, мучимая желанием спросить его, что же случилось. Но внутри нее бушевала такая буря, что она боялась дать ей выход. И она промолчала.