— Конечно, нет. Кто бы ко мне стал серьезно относиться, если бы я пошла танцевать?
— А ты думаешь, они серьезно к тебе относятся, когда на тебе вот это?
Она посмотрела на платье. Совершенно нормальное короткое черное платье.
— А что?
— Да ничего, — сказал он, включая телевизор.
Талли захотелось с корнем вырвать эту чертову телевизионную розетку. Да что с ним такое случилось? Ей хотелось кричать, но вместо этого она сжала кулаки и прошла в ванную.
Джек уснул, но ей не спалось. Она вышла на балкон и вдохнула свежий воздух. Ей нравился запах Вашингтона. Посмотрев на небо, Талли удивилась, каким глубоким оно казалось — глубоким, но каким-то пустынным, вымытым, звезд почти не было, а те, что она видела, казались далекими искорками. И было много шума. От машин, от людей, от города. Великой абсолютной тишине ночи тут не было места.
Талли пробыла на балконе недолго. Ей было трудно не касаться Джека. Она не могла быть от него так далеко, чтобы не ощущать его запах, не трогать его. Она вернулась в постель и пролежала без сна остаток ночи.
Пятница получилась точно такой же, за исключением вечера. Талли и Джек посидели в гостиничном ресторане, послушали пианиста, разок даже потанцевали. Сходили в кино. Шел «Человек дождя», получивший Оскара как лучший фильм 1988 года. После фильма весь их разговор свелся к обсуждению, сыграл ли Дастин Хоффман лучше в «Крамер против Крамера», и что Том Круз молодец. Джек заметил, что Раймонд в фильме страдал еще сильней, чем Дженнифер. Талли хотела ответить, что, во-первых, Раймонд остался жив, а во-вторых, Раймонд вообще вымышленный персонаж, но она промолчала.
Вернувшись в комнату, Джек сказал:
— Слушай, почему бы тебе завтра не пропустить этот идиотский ланч?
Она покачала головой.
— Я должна пойти.
— Не должна. Тебе что, все еще недостаточно бесед об усыновлении? Ты же уезжаешь в воскресенье. Ну же! Давай хоть раз проведем вместе целый день!
Он говорил достаточно спокойно, но Талли, взволнованная, подняла на него глаза. Что было в его голосе?
Джек улыбался.
Талли вздохнула:
— Ладно, я подумаю. Теперь вот что. Ты извини, но я должна позвонить Робину.
Он сказал, что ничего не имеет против.
— Джек, пойми, я должна поговорить с Бумерангом. Это ненадолго. Я не звонила домой со среды.
— Не знал, что ты звонила домой в среду.
— Я звонила до того, как ты пришел. Позвонила сказать, что долетела нормально.
— Ясно, — сказал он. — Мне выйти из комнаты?
Идиотский вопрос.
— Нет, — медленно произнесла Талли. — Это займет не больше минуты.
И снова ей захотелось задать вопрос:
«Да что с тобой?» Она почти уже выкрикнула это. Стиснув зубы, Талли села на кровать и набрала номер.
Джек вышел на балкон.
— Привет, Робин! Ну как вы там?
— Привет, Талли! Бумеранг, это мама звонит! — закричал Робин.
Минут десять она говорила с сыном. Он просто не мог от нее оторваться. В трубке было слышно, как Робин пытался оттащить его от телефона.
— Это снова я, — сообщил он, завладев наконец трубкой. — Как проводишь время?
— Да ничего, — ответила она и, повернувшись спиной к балкону: — Буду дома в воскресенье.
Когда Джек вошел, лицо его было искажено. «Господи! — подумала Талли. — Что же происходит?»
В субботу они проснулись в семь часов, и с утра Джек казался веселее. Талли приободрилась — и не пошла на ланч.
Они занимались любовью, несмотря на отдернутые занавески, заказали завтрак в постель, вместе приняли душ, снова занимались любовью в ванной, и вышли из номера только в половине десятого.
Они осмотрели Белый дом, Лафайет-сквер и Пенсильвания-авеню. На ланч съели сандвичи с тунцом в уединенном внутреннем дворике Национальной Портретной Галереи, и потом пошли пешком через парк, чтобы найти кресло Арчи Банкера. К пяти вечера стало ясно, что кресла им не найти, да и все музеи уже закрывались.
— Давай пройдемся до Мемориала Линкольна, — предложил Джек.
Талли сморщилась и сказала плаксивым голосом:
— У меня сейчас ноги отвалятся.
— Зачем ты надела босоножки на высоком каблуке? — спросил Джек.
— Мне хотелось тебе понравиться.
— Мне нравится, когда ты босиком. Как ты ходишь на озеро Вакеро. Чем меньше на тебе надето, тем лучше.
Извилистая очередь к Мемориалу Вашингтона была в три раза длиннее, чем вечером в среду.
— Думаю, им удастся увидеть немногим больше, чем нам, — заметила Талли.
— Да, но им придется выстоять часа три, — ответил Джек.