— Шейка, шейка, держи за шейку и за спинку!
Но и шейка и спинка были еще вне досягаемости, была только головка, окровавленная головка в какой-то бежевой слизи.
— Вытащи его, вытащи его, вытащи его из меня, вытащи его, помоги мне!
И он взял головку руками и почувствовал, как все остальное тельце тоже начало выходить наружу, вот уже появились плечики, и он потянул осторожно, поддерживая головку, потянул еще, и потом еще один толчок — вот ребенок вышел весь, этот кровавый скрюченный кокон, и он все еще держит его, а он уже весь вышел, лежит у него на руке в темной спальне, все еще связанный с Талли, все еще красненький, лежит у него на руках, а он говорит:
— Это девочка, — и неожиданно начинает плакать.
Она тоже плачет, она наконец-то набрала в легкие воздух и плачет: «уаааа, уаааа», но он почти не слышит, потому что сам тоже плачет и слышит он, только когда Талли говорит: «Дай ее мне, дай мне, дай!» Но он боится ее поднимать, он ведь просто держит ее, а поднимать ее он боится. Но он все-таки протягивает ее Талли — вместе с пуповиной, и кладет ей на живот, а она дотрагивается до ее головки, а малышка морщит личико и шевелится, ее крохотный ротик покрыт слизью, и он счищает ее пальцем, очищает ее ротик, а Талли хочет приложить ее к груди, но не может, потому что пуповина короткая, и Джек берет нож и дает его Талли, чтобы она разрезала ее, а он не может этого сделать, никогда, ни за что. Джек отрывает кусочек шнура от шторы и перевязывает пуповину. Это он может. Теперь Талли перевязывает тот кусок пуповины, который остался на девочке, и прикладывает ее к груди, а девочка открывает рот. Сначала она не может найти сосок, но вот уже все в порядке, и она берет его в рот и сосет, сосет, глазки ее открыты, и у Талли глаза открыты, и у него тоже, он снова садится между ее ног и видит, что у нее сильное кровотечение. Что это такое?! Плацента? Он смотрит на кровавый кусок мяса, выползающий из нее, как кишка. Наверное, это она, но Талли истекает кровью. И он берет полотенце и кладет ей между ног, чтобы остановить все это, а Талли, держа ребенка одной рукой, другой тянется к нему и говорит: «Иди сюда», — и он придвигается к ней, а Талли подтягивает его голову к своему лицу, он целует ее, все еще продолжая плакать, в этот момент он готов умереть за нее, а она что-то бормочет, и он бормочет в ответ. «Девочка, — говорит он. — У нас девочка». И в этот момент он наконец-то снова слышит. Звуки возвращаются. Звуки и Цвета. Светлеет. Постель залита кровью. И вот все они, все трое, голые и перепачканные в крови. И Талли Мейкер говорит: «Это не просто девочка. Это — Дженнифер».
глава семнадцатая
КАЛИФОРНИЯ
Декабрь 1989 года
1
Голубые вспышки маячка «скорой помощи» привели его в чувство. Он вскочил с постели и выглянул в окно. Да, это они. Долго же они добирались! Джек быстро натянул джинсы, скользя по своему забрызганному кровью телу, и успел накинуть простыню на Талли и ребенка до того, как вошли два санитара.
— Ага, — сказал первый, забирая у Талли ребенка. — Я вижу, вы и без нас справились!
— О чем это вы! — возмутился Джек. — Я позвонил вам сорок пять минут назад! По-вашему, мы должны были вас поджидать?!
— Вы хоть в окно смотрели? — сказал второй врач. — Снег!
— Сорок пять минут! — упрямо повторил Джек.
Врач не обратил на него внимания и склонился над Талли.
— Проснитесь, — позвал он, — проснитесь, мэм!
Он приподнял скрывающую ее простыню.
— Нет, Джо, — покачал он головой, — ты не прав. Сами они не справились. Смотри, какое кровотечение! — Он поплотнее укутал ребенка. — Давай сюда носилки. — Укройте вашу жену потеплее, пожалуйста. Вроде внизу стучат?
Он спустился вниз. Джек, ворча, накрыл Талли еще несколькими простынями — не могло быть и речи о том, чтобы одеть ее, — она просто истекала кровью.