Мазуров сел на деревянную лавку, очень жесткую, но все же гораздо более удобную, чем сиденье в аэроплане, на котором он мучился несколько часов. Вначале он обхватил стакан с чаем ладонями, чтобы тепло передалось рукам, и только затем пригубил напиток, сделав небольшой осторожный глоток. Боясь сжечь гортань, капитан быстро проглотил чай, чувствуя, как лед внутри тела сразу же стал плавиться.
— Не дают тебе покоя… — начал Семирадский.
— Это нестрашно, — убежденно сказал Мазуров. — Гораздо хуже, если обо мне забудут. — Он уже выпил почти полстакана чая и теперь, вспомнив, что на столе есть еще и сладкое, приступил к меду.
— Похоже, на этот раз дело столь секретно, что даже мне не сказали, в чем оно заключается. Только указали точку, где вас должны выбросить, внимательно посмотрел на него полковник.
Зазвонил телефон. Дребезжащий противный звук толчками вырывался из аппарата и пытался столкнуть с подставки трубку. Он не мог предвещать ничего хорошего. Семирадский вздрогнул, услышав его, быстро схватил трубку и поднес ее к уху.
— Да? — секунд пятнадцать он внимательно слушал. Выражение лица полковника почти не менялось, так что невозможно было даже примерно определить, что же ему говорили. — Да. Я все понял. Поднимаю эскадру.
Он уже стоял на ногах, напряженный, как сжатая пружина. Как только разговор закончился, полковник шагнул к выходу.
— Извини, Николай. Разведчики засекли немецкие бомбардировщики с сопровождением. Нужно их остановить. Отдохни пока. Не думаю, что это займет много времени.
Он выбежал из комнаты. Тишину разорвали противные вопли сирены. Если бы такими же голосами обладали жительницы острова, которые зазывали к себе проплывающих мимо моряков, ничего бы у них не вышло. Хотя, возможно, глухого они смогли бы заманить к себе…
Мазуров почувствовал себя плохо. Он оказался не у дел, был пока обузой и не знал, что ему делать дольше. Не хотелось тупо дожидаться возвращения пилотов с задания, да и произойдет это не раньше, чем через час. При этом приходилось учитывать, что настроение Семирадского должно ухудшиться, так как вряд ли все его подчиненные вернутся обратно.
Переход от полутемноты к свету был слишком резок. Когда Мазуров выбрался из блиндажа, ему пришлось прищурить веки. На летном поле царила суета. Несколько аэропланов появились из зарослей, два выруливали на взлетную полосу, один разгонялся, еще один был уже в небе и набирал высоту, начиная разворачиваться, чтобы дождаться, пока к нему присоединятся товарищи. Аэропланы отрывались от земли плавно, а затем резко взмывали вверх. Чтобы не терять время, пилоты шли на риск — они поднимались в небо друг за другом на небольшом расстоянии. Если с кем-нибудь случится неприятность и он не взлетит, то следующий за ним аэроплан вряд ли сможет избежать столкновения. К счастью, все обошлось благополучно. Через несколько минут эскадра исчезла в облаках.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В госпитале Мазуров привык к тому, что время, особенно днем, превращается в некое подобие тягучей, растопленной солнцем массы, а каждая минута многократно увеличивается в объеме, разбухая, как гниющий труп. Свыкнуться с этим он так и не смог. Впрочем, для пилотов аэропланов, улетевших на задание, время текло значительно быстрее. Капитан вспомнил грифельную доску в укрытии Семирадского. На ней была нарисована таблица, разделенная всего на две колонки: в левой — фамилии пилотов, а в правой цифры, обозначавшие количество воздушных побед. И та, и другая колонки носили следы множества исправлений.
В небе появилась черная точка, которая еще не успела обрести форму аэроплана. Он шел на посадку. Если бы это был человек, то его движения можно было бы описать как пьяные. Аэроплан то проваливался в глубокую яму, почти касаясь колесами деревьев, то вновь поднимался в небо, как мячик, который ударился о газон. Его корпус был измочален, как будто на него напали хищники, похожие на акул, — только их зубы могли оставить на фанере аэроплана такие страшные раны. Хвостовое оперение превратилось в лохмотья. Небольшими кусками оно отваливалось от корпуса, будто аэроплан метил дорогу, как делал это в сказке маленький мальчик, чтобы отыскать потом путь домой. Брезентовая обшивка слезала с бортов буквально на глазах, как старая кожа со змеи, но пока она еще не оторвалась и струилась следом за аэропланом, похожая на шлейф.
На земле суетились техники. Внешне они напоминали дружину, которая, нервно переминаясь с ноги на ногу, готовится отразить накатывающуюся волну неприятельской конницы. На всякий случай они разматывали пожарные шланги, подключали насосы к цистерне с водой. Поразительно, что аэроплан все еще держался в воздухе, хотя его аэродинамические свойства стремительно приближались к тем, которыми обладает этажерка. Видимо, от падения его удерживали только божьи молитвы. Наконец он грузно сел, словно его набили камнями, и почти сразу же остановился. Двигатель, работа которого напоминала кашель заболевшего гриппом человека, затих, но прежде чем прекратил вращаться пропеллер, к аэроплану подбежали техники. Пилот уже выпрыгнул из кабины. Похоже, он не был даже ранен. Все пули достались аэроплану. Бодрым голосом пилот давал указания техникам. Слова не долетали до Мазурова, но жесты лучше любых слов объясняли, что пилот хочет, чтобы техники побыстрее отогнали аэроплан с взлетно-посадочной полосы.