Баром именовался возвышающийся на полметра над землей деревянный настил на кирпичном основании — наверное, доски настелили поверх фундамента вконец разрушившегося здания. Над возвышением возвели кое-как сколоченный навес. Воробей подвел Алекса к сооружению, отдаленно напоминающему барную стойку.
— Вот бы им всем вдруг забрести нечаянно,
В эти края, где ледники шумят.
В разных краях много друзей встречаю я,
Но почему нет среди них тебя?
— Знакомься, это Холод, — Воробей указал на крепкого усатого мужика за «стойкой». — Наш бармен. Холод, это Алекс.
— Наслышан, наслышан, — мужик широко улыбнулся. — Стало быть, еще один выбросоустойчивый у нас, а?
— Что значит — второй? — не понял Алекс.
— Ну, Шрам у нас тоже два раза под выброс попадал — и выжил, — Пояснил Воробей.
— А разве не три? — несколько удивленно поинтересовался Холод.
— Буду искать, буду в пути надеяться,
Пусть сотни лет вслед за тобой пройду.
Буду искать, мне ведь немного верится,
Что я тебя в дальних краях найду.
Буду искать, мне ведь немного верится,
Что я тебя в дальних краях найду.
— Нет, в третий раз мы едва не попали под выброс всей камарильей, едва сбежать успели, — заметив заинтересованный взгляд Алекса, Воробей добавил: — Потом расскажу. А ты, Холод, будь другом, сообрази нам чего-нибудь пожрать, а?
— Сейчас сделаем, — кивнул бармен. — Пить чего будете?
— Чай, — отрезал молодой сталкер, явно кому-то подражая. Холод вздохнул:
— Эх, Воробей-Воробей, от Падшего, что ли, нахватался? — и отправился в какую-то каморку позади стойки.
Минут через десять он вернулся, принеся две открытые банки с тушенкой, вилки и два граненых стакана с горячим чаем.
— Держи, — Он протянул одну банку и вилку Алексу. Воробей уже забрал свою порцию.
Мерсер и не заметил, как смолотил содержимое банки. Но голод сменился ощущением сытости, и по телу разлилось приятное тепло.
— Прямо голодающее Поволжье, — хмыкнул Воробей, отодвигая в сторону свою наполовину опустевшую банку и беря стакан. — Кстати, а на наш манер ты кто — Саня или Леха?
— Щего? — удивленно спросил Алекс, дожевывая остатки тушенки.
— Ну, это сокращения имен. Саня сокращенно от Александра, а Леха — от Алексея.
— Ну… — Мерсер дожевал и тоже отодвинул банку в сторону. — Тогда, наверное, Саня.
— За знакомство? — предложил Воробей, поднимая стакан с чаем. — Я Леха.
Оба каких-то несколько секунд смотрели друг на друга, а потом, внезапно, рассмеялись. Алекс и не понял, чем вызвано это веселье, но сейчас ему просто хотелось смеяться вместе с этими людьми. Непривычно.
— Да мы почти тезки, — отсмеявшись, заключил Воробей. — Ну так что, Санек, за знакомство?
— За знакомство!
Парни подняли бокалы с чаем и чокнулись.
Тот, кто пел у костра, похоже, отложил гитару, и другой голос теперь рассказывал:
— А вот такой слышал кто? На блокпост Долга разведчик докладывает: «Со стороны армейских складов движется автомобиль «нива». Поведение неадекватное». Через пять минут видят: битая-перебитая «нива» прет, не разбирая дороги. Из нее песни, музыка, перегаром за километр несет. Тормознули ее долговцы, открываются двери, и вылезает пятьдесят человек — свободовцы, монолитовцы, наемники и стадо кровососов. Все, как один, в хлам. Начальник заставы офигел, а потом подумал, и говорит: «Ребята, всех отпущу, если завтра вы такой трюк здесь Воронину покажете». Водила ему: «Эт… ик… без проблем, мэн!» Компания упаковалась и уехала. На следующий день на складах лезут в «ниву». Все влезли, а один наемник никак. Ему говорят: «Вась, а может, тебя вчера с нами не было, а?» — «Да?! А на баяне вам кто играл?»
Грянул смех. Засмеялись и Воробей с Холодом. Алекс улыбнулся — не наигранно, искренне. Пусть он находился за сотни километров от дома, пусть неизвестно как попал сюда, пусть лишился части способностей… Но сейчас, смеясь с этими людьми, он чувствовал себя по-настоящему живым.
США, Нью-Йорк, несколько дней спустя
Каменные джунгли стоят неподвижно, неколебимой монолитной стеной, вирус бушует, а солдаты тщетно изо всех сил пытаются противостоять ему. Все куда-то бегут, за кем-то или от кого-то. Весь этот город напоминает забытый на плите чайник, вот только кипит в нём не вода, а люди.
Весь город в непрерывном движении, весь, кроме одной девушки. Она изо дня в день сидит у окна в своей маленькой квартирке и смотрит на море. Нет, она не ждёт смерти, не сдалась, и ни от кого не прячется. Просто она ждёт, ждёт единственного дорого для неё человека.