Их было много.
Они были близко.
Чувство падения в бездонную, жадную, голодную пучину склизкого ужаса было таким чудовищным, что Ирви оцепенел. Распахнув глаза, он наблюдал за приближением существ, не в силах сдвинулся ни на шаг.
Мали.
Такие же, как он.
Как мама.
И в то же время страшно другие. Жестокие. Злобные. Жаждущие крови и смерти. Отвратительные.
«Чужак!»
«Урод!»
Чужой разум передавал мысли вроде бы так же, вроде бы верно. Но мысли эти несли отпечаток неуловимой неправильности, корявости, болезненности. Даже не отсутствие гармонии, не банальную некрасивость, а осознанную уродливость и омерзительность.
Ирви поморщился и отправил в ответ образ мамы.
Это было похоже на тот крохотный, но необходимый камешек, рождающий лавину.
Лавину ярости и гнева.
Лавину отвращения и отторжения.
Лавину безумства.
Оскаленные пасти, летящие на него, Ирви осознал лишь уже после того, как десятки острых белоснежных клыков вцепились в его шкуру.
Только теперь Ирви понял, почему мама ушла из таля. Почему не хотела вспоминать. И откуда на её теле было так много старых, давно заживших укусов.
Обида захлестнула Ирви неожиданно. Он понимал, что уже, наверное, погибает, понимал, что его почти порвали на кусочки. Но за пеленой ужаса, накрывшего сознание от слияния разумов сородичей, боль тела была такой незначительной и неявной. И он так хотел хоть чуть-чуть поквитаться за маму, что, пересилив себя отправил в этот рвущий его на части комок импульс. Самый сильный, на какой был способен.
Не импульс боли. Не импульс подчинения или покорности. А тот, который так часто чувствовал на себе, пока была жива мама.
Импульс любви.
Отдавая все что мог, все, на что его хватило сейчас, Ирви не понимал своих возможностей.
Наступившая тишина почти оглушила его. Он не чувствовал рядом никого.
С трудом открыв залитые кровью глаза, Ирви не смог в полной мере оглядеться. Но того, что он увидел, было достаточно, чтобы понять — его больше не тронут.
Все мали были неподвижны, разбросаны вокруг, по большой поляне. И больше не подавали никаких признаков агрессии. Остаточный фон подсказывал Ирви, что они живы, но убеждаться в этом он не собирался.
Теперь главным для него стало уйти отсюда как можно дальше. Уже на пределе своих сил, даже не пытаясь подняться, Ирви ползком двинулся куда-то прочь, как он надеялся, в том направлении, откуда он пришёл.
Сколько пришлось так ползти, Ирви не помнил. Сознание то пропадало, то возвращалось к нему, пугая возможностью нападения сородичей. Но Ирви не сдавался. И пусть он до сих пор не чувствовал разумов своих соплеменников и не знал, сколько прошло времени, маль собирался ползти столько, сколько вообще сможет.
Пока он не уйдёт вслед за мамой.
Боль накатывала волнами, измученное израненное тело совсем не желало слушаться, но Ирви упрямо полз вперёд, туда, где за проблеском света между могучими стволами, он неожиданно почувствовал всполохи. Почти такие же, как у мамы. Радужные, неожиданные капли радости сквозь мучительную красную пелену боли.
Почувствовать другой разум полностью мешало расстояние. Ну и, возможно, то, что силы Ирви были практически на исходе.
Желание быть рядом с самым близким существом толкало его вперед настолько сильно, что он совсем не замечал жестко впивающихся в тело веток, широкой кровавой полосы, остающейся спиной, и медленно уходящей реальности. Разум ещё негромко твердил ему, что там не может быть мамы. Но крохотная искра надежды упрямо горела, не желая мириться с его доводами. Боль мешала сосредоточиться, мешала услышать родное сознание более полно, но Ирви почти не сомневался — это не может быть никто другой! Только у неё, только у мамы был такой фон. Из последних сил преодолев оставшиеся метры, Ирви позвал.
Такой родной и такой близкий уже разум не ответил.
Ирви попробовал ещё. И уже затухающим сознанием уловил отличия. Странности.
Не мама.
Отчаяние, преследовавшее его все эти дни, услужливо раскрылось, впуская его в свою бездну. Уже закрывая глаза, Ирви разглядел две странные серебристые фигуры, похожие на дормитов. Ну вот и славно, значит, скоро он будет рядом с единственным близким ему существом, с мамой. И совсем не стоило так далеко идти, чтобы попасть к ним в лапы. Ирви не знал, умеют ли дормиты захватывать чужое сознание, но по-прежнему ощущаемые радужные сполохи дарили ему странное чувство - смесь страха, радости и неизвестности. Только у мамы был такой фон. Только у нее...