Он прицелился и спустил тетиву, когда в проёме появился очередной монгол. Стрела попала в шею врага. Он завалился назад, и следующему за ним воину пришлось потрудиться, прежде чем он вытолкнул мертвого товарища наружу, чтобы освободить проход. Но Паруш уже был готов. Он отправил пять стрел и все они достигли цели. Движение в подземном ходе остановилось. Монголы больше не рисковали высовываться, обдумывая ситуацию.
- Ловко ты их, - удивлённо покачал головой Сяит. - Молодец, я бы с такого расстояния ни за что не попал. Глядишь, наши теперь оставшихся-то перебьют.
Но он ошибся. Из подземного хода выскочили несколько воинов с длинными щитами и стали прикрывать ими выходивших. Как ни старался Паруш, но больше так и не смог остановить поток. На внешней стене, откуда защитники могли бы стрелять по монголам пробивающимся к воротам, живых почти не осталось. По ним непрерывно стреляли с другой стороны, уже захваченной нападавшими. И стреляли довольно метко.
Когда солнце поднялось над стенами крепости, монголы пробились к внешним воротам и открыли их. В среднюю часть хлынули всадники в доспехах. Используя тяжелых коней, они быстро подмяли оставшуюся оборону, ни оставив в живых ни одного.
Со стены, где стояли Паруш и Сяит на монголов отчаянно сыпались стрелы.
Сяит, выпустив очередную стрелу, крикнул Парушу:
- Старайся попасть в лицо, иначе всадников не возьмешь!
У монголов вперед выдвинулись лучники и стали густо обстреливать стоявших на стене. Теперь Парушу приходилось пригибаться после каждого выстрела, прячась за спасительный частокол брёвен. Несколько раз стрелы чувствительно стукали в его чешуйчатые доспехи и чиркали по шлему, но пробить их не могли.
Дважды кочевники шли на штурм стены, подставляя длинные лестницы. Но лучники непременно сбивали их со ступенек и скидывали лестницы вниз. Подтащить ближе метательные машины монголы тоже не могли. Они остались стоять там, перед крепостью, ямы-ловушки сделали своё дело, не пустив их ближе.
В какой-то момент Сяит ойкнул и схватился за плечо. Монгольская стрела распорола кольчугу и сумань под ней, оставив глубокую ссадину на теле.
- Ерунда, - крикнул он Парушу, осмотрев рану.
Сяит подобрал стрелу.
- Видал? - он поднёс гранёный наконечник к лицу. - Бронебойными стреляют. Такая не только кольчугу, но и пластину на латах пробить может, - Сяит, протянул стрелу Парушу, - попробуешь всадника сбить?
Паруш кивнул. Зарядил стрелу, осторожно выглянул из-за стены. Навел на широколицего всадника в блестящих латах и, спустив тетиву, снова спрятался за брёвнами. В ответ тут же засвистели монгольские стрелы.
- Вот так, получите вороги, - одобрительно сказал Сяит, осторожно выглядывая между остриями брёвен, - пробил доспехи, молодец!
К вечеру на стене осталось не больше дюжины человек. Монгольская гранёная стрела, пробив кольчугу с левой стороны груди, сразила Сяита, поднявшегося в полный рост, чтобы выстрелить.
Паруш подхватил падающего булгарина и услышал, как тот произнёс последние слова:
- С Хайдаром увижусь...
Слёзы брызнули из глаз Паруша. Ему было так жалко погибшего старика, и так велико желание отомстить, что он, наплевав на осторожность, схватил полный колчан, выпрямился и одну за другой расстрелял весь запас, даже не пытаясь уклоняться от летящих навстречу и стучащих по чешуйкам доспехов монгольских стрел. Убитых кочевников он не считал. Просто видел, что не промахнулся ни разу. А когда он почти без сил опустился на бревенчатый пол, его глаза были сухими.
Вечерние сумерки пришли с небольшим морозцем. Переведя дух, Паруш пошел по стене, пополнить запас стрел, собрав их у тех, кому они больше не нужны. Он набрал два полных колчана, а когда дошел до противоположного края, понял, что на стене кроме него живых не осталось.
Вдруг внизу он заметил движение и не поверил глазам. Он сбежал по лестнице со стены и, бросившись к соседнему дому, столкнулся с Аргумой.
- Ты, откуда тут? Я так хотел тебя увидеть, но уже не надеялся на это. - Паруш обнял её и прижал к холодным доспехам.
- Мы не успели уйти подземным ходом. Кто-то предал нас и показал монголам, выход в лесу. Паруш, милый, мне страшно. Скажи, мы все умрём?
Сын кузнеца посмотрел в полные слёз, боли и отчаяния глаза любимой девушки, и на его сердце навалился тяжёлый камень.
- Пойдём, - сказал он вместо ответа и потянул её за руку к другой стене крепости.
Там за домом Тария находился небольшой потайной выход из крепости. Небольшая дверца в стене была почти незаметна. Знали о ней лишь те, кто жил в этой части крепости, включая Паруша.
Сын кузнеца отодвинул массивный железный засов и распахнул дверцу.
- Ступай, - сказал он Аргуме, - по дну оврага проберешься подальше, а там шагай на закат. До Рязани далеко, но по пути какие-никакие селения имеются. Не пропадёшь.
- А ты? - Аргума была удивлена, что Паруш отправляет её одну.
- Я должен помочь.
- Чем? Чем ты можешь помочь? В живых осталось не больше дюжины людей. А монголов тысячи. Вы ничего не сможете сделать, надо спасаться самим. Умоляю тебя, пойдем вместе. Я без тебя не дойду. Ради чего приносить себя в жертву?
Сердце Паруша разрывалось. Он почти готов был шагнуть в проём и скрыться вместе с любимой девушкой в вечерних сумерках. Но тут он вспомнил отца, который сейчас вместе с Нарчаткой готовится принять последний бой, вспомнил пропавших вместе с матерью брата и сестер, вспомнил булгарина Сяита и его сына Хайдара, вспомнил об алых пятнах крови на снегу, вспомнил и о том, какая вещь находится под домом воеводы, и понял, что он никуда не пойдёт.
- Ты обязательно дойдёшь. А я уйти не могу. Я Посвященный воин. Я знаю, ради чего я воюю. Прости, тебе придётся идти без меня.
В этот момент до слуха Паруша донеслись крики и звон клинков, раздававшиеся где-то у ворот. Сын кузнеца понял, что монголы уже внутри.
- Прощай, любимая, мне пора. - Паруш прижал к себе девушку и крепко поцеловал её в мокрые от слёз губы.
Аргума, не в силах вымолвить ни слова, лишь роняла на землю слезу за слезой и с мольбой смотрела на Паруша.
Сын кузнеца отрицательно покачал головой.
- Беги, времени очень мало, - он сжал зубы так, что заныла челюсть, и резко затворил дверцу.
Паруш бросился в центр к дому Нарчатки. Звуки боя приближались. Чтобы понять, что происходит, он забрался по приставленной лестнице на соломенную крышу одного из домов. Открывшаяся картина поразила юношу. Ворота были распахнуты, и возле них толпились монгольские воины. Удары клинков раздавались где-то у дома Нарчатки.
Несмотря на сумерки, воинов орды Паруш различал отчетливо. До них было всего шагов семьдесят. И тут его словно оглушило. Среди широколицых узкоглазых кочевников сын кузнеца рассмотрел улыбающегося Кежая. Один из воинов в дорогих доспехах довольно похлопывал его по плечу.
"Кежай - предатель, - обожгла Паруша очевидная догадка. - Это он открыл ворота монголам, лишив защитников призрачных шансов на спасение. И скорее всего он же выдал кочевникам место в лесу, где начинался подземный ход в крепость".
Паруш торопился, боясь не успеть прийти на помощь своим у дома воеводы. Злость, кипевшая в нём, отдавалась дрожью в руках. Но ему во что бы то не стало, нужно было отомстить. Сын кузнеца сделал глубокий вдох и прицелился. Стрела с тяжёлым наконечником попала точно в сердце Кежая, легко пробив кольчугу.
Сын кузнеца спрыгнул с крыши и со всех ног бросился на звук боя. Когда он вылетел из-за дома воеводы, то увидел отца со страшным шрамом на лице и Нарчатку со стрелой в боку. Они из последних сил бились с наседавшими монголами, прикрывая спины друг другу. Чешуйчатые доспехи обоих давали им преимущество в бою, но бесконечно это продолжаться не могло. Площадка перед домом полнилась лежащими на алом снегу мертвецами.