Лена смотрела в пол и не отвечала даже на самые искренние соболезнования. Люди не обижались, понимая, насколько тяжела для неё утрата. Явился и граф Петросов. Он выразил Леночке соболезнования, но она даже не удостоила его взглядом. Тогда граф переключился на папеньку: он по-товарищески обнял Петра Акимовича и произнёс несколько проникновенных слов, от которых сам же и прослезился. Потом по-хозяйски распорядился Наташей, чтобы принесла в гостиную водки, свежий каравай и всё, что найдется для закуски, и повёл Красавина поминать новопреставленную.
Пётр Акимович был привязан к жене и её смерть совершенно выбила его из колеи, сделав беспомощным и вялым. Этим-то и решил воспользоваться граф, совершенно закрепившись в своём положении жениха Елены. Организацию похорон Вероники Платоновны граф взял на себя, и Пётр Акимович был ему благодарен.
Наступили чёрные дни. Все зеркала в доме были завешены чёрной тафтой, в комнате покойной были завешены ещё и окна. В центре гостиной стоял стол, а на нем гроб, убранный живыми цветами. Среди цветов лежала сама почившая, одетая для своего последнего выхода в выбранное ей при жизни для этого случая платье.
В ушах её мерцали аметисты, а чтобы скрыть бледность лица, Ахтырский сильно нарумянил покойнице щеки.
Смерть Красавиной собрала вместе десятки людей, как родственников, так и тех, кого Вероника Платоновна однажды облагодетельствовала. Прибыл её отец, отставной генерал Маслов, который уже без малого десять лет сам вдовствовал. Два генерала обнялись и расплакались как дети.
— А где внучка? — спросил Маслов, всхлипнув.
— Леночка редко выходит из своей комнаты, переживает.
Холодным утром следующего дня траурный кортеж тронулся в сторону церкви, где уже толпился народ, сдерживаемый жандармами. Всем хотелось поглазеть на покойную. Капитон Капитонович в чёрной повязке на рукаве, в треуголке с чёрным пером, был верхом на лошади. Он был тих и задумчив. Это он, в память о давней дружбе с Вероникой Платоновной, которую знал ещё со времен, когда она была просто Вероникой, выставил у церкви заслон, чтобы не допустить беспорядков, которые могли омрачить и без того скорбный день. С неба сыпалась колючая крошка. Люди, желающие пройти в храм, топтались с ноги на ногу, но не расходились, надеясь посмотреть хоть издалека на похороны благодетельной генеральши.
Несмотря на меры, предпринятые Рязанцевым, внутри храма яблоку негде было упасть. Многочисленные знакомые, знакомые знакомых, подруги с мужьями и детьми — все были здесь. В воздухе пахло ладаном и рождественской елью. Когда батюшка запел «Со святыми упокой», Лена, осунувшаяся и подурневшая от слёз, мягко сползла на пол.
Побледневшую, её подхватили и понесли к выходу, на воздух. Она открыла глаза и увидела себя в руках Владимира.
— Зачем Вы здесь… Вам нельзя, — слабым голосом сказала она, снова обращаясь к нему официально, на «Вы».
— Примите мои соболезнования… — он тоже обратился к ней на «Вы» и склонил голову. — Мне… мне безумно жаль вашу матушку.
— Это я во всем виновата! Я!
Тотчас люди у храма воззрились на неё и Владимир, взяв её под руку, отвел в сторонку.
— Не вините, себя, Елена Петровна. Всё предопределено. Ваша матушка сейчас с Создателем, к которому так стремилась.
Он коснулся губами её виска в том месте, где из под чёрного платка показался рыжий завиток.
— Владимир...я не могу. Не могу быть с вами! Маменька не одобряет! Не одобряла...
Она сделала попытку вырваться, но он не отпускал её.
— Прошу вас, позвольте мне быть рядом! Осушить Ваши слёзы… — зашептал он.
— Отпустите! Мне надо возвращаться. Сейчас маменьку хоронить. Прощайте! — она вложила ему в руку холодную цепочку с кулоном — его подарок.
Он отпустил её. Не оборачиваясь, вошла она в церковь, где у гроба с покойной уже шло прощание. Народ расступился перед нею и Леночка долго смотрела матери в лицо, словно не узнавая его. Оно было безмятежно, словно покойная на самом деле стояла уже у Престола Божия.
Лена поцеловала маменьку в венчик, и шатаясь пошла к выходу.
Ей вслед понесся ропот:
— Неслыханно! Даже не перекрестилась!
— Да оставьте вы её, мать ведь у ней померла…
Поминки были многолюдными, но скромными. Кроме принятой в таких случаях кутьи и блинов на стол были поставлены сбитень и квас, но и они скоро закончились. Люди начали расходиться по домам.