Оказавшись во дворе, Рязанцев лично стучал в каждую дверь, и наконец, ему открыла какая-то древняя старуха, похожая на сказочную Бабу-ягу.
Глядя недобро на гостя из-под сросшихся у переносицы бровей, старуха прошамкала:
— Шаво надь?
— Мне бы повидать хозяина этого дома!
— Не можно… Хозяева уж давненько померли… Одна я оштамшись, широта, — и старуха вытерла кончиком платка слезящиеся глаза.
— А сдаётся?
— Што!
— Дом, говорю, сдается?
Старуха закатила глаза и рявкнула:
— Што рублей — и живи покамешт не надоешт!
Рязанцев прибыл к Петру Акимовичу. Он рассказал ему последние новости: Петросов, совершенно неожиданно для всех пришёл с повинной, раскаявшись в убийстве своей первой жены, графини! Правда, сегодня он уже не так уверен, как вчера, но... на каторжный срок себе он уже наговорил.
Пётр Акимович слушал равнодушно, он ждал от Рязанцева совсем других новостей. И лишь когда Капитон Капитонович рассказал, что следы Леночки привели его в странный дом, в котором никого, кроме древней старухи, однако не было, генерал оживился, разволновался и схватил Рязанцева за рукав. Так утопающий хватается за соломинку:
— Я должен, должен побывать там! Видеть этот дом, где бывала Леночка! Может быть, её удерживают силой! Я чувствую, что старуха что-то знает о ней. Позвольте мне самому с ней поговорить!
— От старухи толку мало. Мои люди обшарили всё сверху донизу. — устало сказал Рязанцев.— В подвальных помещениях ничего подозрительного не обнаружили, наверху — тоже. Правда, в одной из комнат недавно был пожар — там жгли не то картины, не то бумаги… Мои люди добавили, конечно, беспорядка, но ничего, чтобы указывало на след Леночки, не нашли… — Капитон Капитонович склонил лысую голову.
— Христом Богом вас прошу! Поедемте туда, поедемте сейчас! — Пётр Акимович вскочил с места, в глазах его была мольба.
— Ну хорошо. Из уважения к Вам и к памяти Вероники Платоновны… Едем! – махнул рукой Капитон Капитонович.
17.
Точно трупные пятна на коже покойника, мох покрывал чудным узором стылую землю.
Пейзаж вокруг был мрачен и не отличался разнообразием: то тут, то там из каменного плена пытались вырваться деревца, но погибали, и их тщедушные, жалкие тельца качались иногда подобно водорослям в водоеме со стоячей водой, когда очередная жертва попадала на эту неблагодатную, проклятую землю. Трупики птиц и мелких животных, нашедших здесь свою погибель, лежали у подножия чёрного замка, который сверху был придавлен свинцовыми тучами. Они никогда не рассеивались, не проливались дождём, лишь изредка освещались молниями. Вся обстановка этого странного и страшного места напоминала склеп или музей смерти — великолепно выполненную декорацию к античной постановке «Персефоны». Здесь не было ни солнца, ни ветра.
Зато был крутой обрыв, где внизу колебался бесшумно и липко Черный океан. На берегу обрыва сидели двое и вглядывались в бездну, простиравшуюся под ними. Женщина была в простом тёмном платье и шляпке с обтрепавшейся вуалью. Губы её потрескались, лицо пожелтело. Мужчина выглядел не лучше: его лицо напоминало посмертную маску.
— Я не могу больше! – прокричала женщина, но ни звука не сорвалось при этом с её губ.
Вдруг всё вокруг шелохнулась, как будто взболтали воду в болоте: вокруг закружились частички песка, опилок, грязи, костей… Наконец показался человек, ещё один несчастный, из любопытства или по долгу службы попавший сюда. На нём была форма жандарма. Шарахаясь зловонных куч, он побрёл к обрыву и, увидев парочку, зажестикулировал, открывая рот и тараща глаза.
Отсутствие голоса удивило его так же, как и Елену, когда она впервые сюда попала. Человек сел неподалёку и стал часто креститься. Владимир подошёл к нему и привычным быстрым движением клинка обезглавил. Голова с вытаращенными глазами покатилась и рухнула в бездну. Владимир набрал крови из трепыхавшегося ещё тела в высокий узкий стакан и поднёс его девушке. Беззвучно крича, она выбила стакан из его рук и закрыла своё лицо руками.
Он оторвал её ладони от лица и не разжимая губ, сказал:
— Пошли домой.
— Я хочу обратно… к папеньке… — рыдала Леночка, но глаза её оставались сухими, а гнетущая тишина вокруг — незыблемой.
— К старой жизни нет возврата.
Этот беззвучный диалог повторялся изо дня в день. Наконец, они решились.
***
Пётр Акимович первым вошел в галерею, от стен которой когда-то отлетал отзвук шагов его дочери. Словно охотничий пёс бежал он, бросая быстрые взгляды на картины, большая часть из которых изображала ночные пейзажи, и, наконец, встал как вкопанный, перед одной — сбоку которой висел, зацепившись за угол старинной рамы, кулон с лилией. Пётр Акимович вгляделся в фигурки, стоявшие на краю пропасти, изображённой на картине, и дрожащими руками снял украшение, отчего картина наклонилась набок. Первым подбежал Рязанцев, за ним, стуча сапогами, другие полицейские. Все встали, как вкопанные.