— Отчего же сразу проходимцу? — вскинул брови Рязанцев. — В нашем городе четверть миллиона человек — шутка ли! То, что его нет в наших списках, говорит о том...
Он осёкся, посмотрев на лицо хозяйки.
— Впрочем, если этот Шварц причиняет Вам беспокойство… Извольте, я готов пощупать его. Ради вас.
— Разумеется, всё это между нами? Мне бы не хотелось беспокоить Петра Акимовича, и тем более Леночку! Она такая нежная натура! — сразу засияла Вероника Платоновна.
Рязанцев кивнул и, посидев для приличия ещё несколько минут, вернул хозяйке альбом, приложился к ручке и откланялся.
Первая любовь Вероники Масловой
Минула неделя. Пётр Акимович как обычно, ходил на службу, Леночка стала тихой и задумчивой, зачитывалась любовными романами, отвечала невпопад.
Вероника Платоновна закончила, наконец, свою Данаю. Кровавое пятнышко засохло и стало частью вышивки. Аметистовые серьги вернулись на своё законное место в шкатулку хозяйки, которая каждый вечер проветривала её содержимое и предавалась воспоминаниям.
Вот и сейчас, молодая и глупая, готовая в любой момент расплакаться от переполнявшего грудь восторга перед неизведанным, но таким ожидаемым счастьем, она дрожала в объятиях своего возлюбленного, впитывая всем своим существом флюиды, исходящие от него.
Владимир признался ей в любви сразу, на том самом балу. Не будучи ещё уверенным в том, ответят ли ему взаимностью, он пошел ва-банк — и не ошибся. Его смелость, уверенность и сила чувств, которая угадывалась в блеске его глаз, ошеломили её. Она поняла, что пропала.
Чернов не стал тянуть — на следующий же день приехал к её родителям. Его визит без предупреждения «imprévu» не понравился отцу — человеку военному, привыкшему к распорядку и предсказуемости.
— Ну-с, молодой человек, а что Вы можете предложить моей дочери, кроме своего горячего сердца? — с вызовом спросил генерал Маслов.
— Я люблю её! — с жаром отвечал Владимир. — И сделаю всё, для того чтобы Вероника была счастлива!
— А что насчёт вашей семьи? Как ваши papa и maman оценивают ваш порыв? Каково ваше состояние?
Владимир дерзко посмотрел Маслову в глаза и глухим от гнева голосом произнёс:
— Ваша дочь — не ярка на базаре... И замуж её я зову за себя, а не за свою семью, хотя мне нечего стыдиться. Мой отец оставил мне в наследство титул и годовую ренту, которая ежегодно растёт, потому что я не нуждаюсь в ней. Я ювелир и способен прокормиться сам и прокормить свою жену, если вы это имеете в виду.
— А правда, что вы, господин Чернов, не работаете с серебром? Я навёл кое-какие справки — генерал подавил зевок, прикрыв рот рукой.
— Да! Я предпочитаю золото и платину. Но какое это имеет отношение к делу? — вскричал Чернов.
— Абсолютно никакого! Я не отдам вам дочь, — лицо генерала стало непроницаемым.
Владимир сначала опешил, а затем, резко развернувшись, вышел вон, не говоря ни слова. Ника, слышавшая разговор в соседней комнате, разрыдалась. Она ворвалась к отцу, стала молотить в его твёрдую, точно из камня грудь кулаками, грозилась покончить с собой.
Но её слова не тронули сердце старого вояки. У него был на примете некто Пётр Красавин, молодой и очень способный молодой человек, сын его старого приятеля. Такой несомненно скоро станет генералом. Вероника будет за ним, как за каменной стеной. Все эти влюблённости — чепуха. Одежда мужчины должна пахнуть порохом, а не как у этого чернявого — французским ладиколоконом!
На следующее утро Веронику, притихшую и присмиревшую, отправили в деревню, где она должна была дожидаться свадьбы с Петром Красавиным, которого никогда прежде не видела.
Девушка безразлично смотрела на проплывающие мимо утопающие в зелени деревенские дома, на маковки церквей, то тут, то там вспыхивающие в лучах встающего солнца, и ей казалось, что жизнь кончена.
В деревне её передали на попечение престарелым тётушкам. Потянулись бесцветные дни заточения. Ника, никогда не любившая рукоделия, здесь целыми вечерами просиживала над вышивкой. Она научилась вышивать гладью, крестом, способом, известным под названием «ришелье»… Стены украсили разнообразные вышитые панно, на диванных подушках «думочках» цвели пионы из мулине. Бедняжка каждый день выходила на дорогу, ожидая увидеть силуэт любимого — но Владимир не появлялся.
После грозы было свежо. Вероника больше не ходила на дорогу, потеряв надежду. Ее отчаяние сменилось ледяным спокойствием и, к радости тётушек, она больше не рыдала по ночам в расшитые пионами подушки.