-- Во-он ты как, -- Фонякин понял, что жена, если что и знает, не скажет: зять был ей не по душе.
И запала ему в голову неспокойная дума.
"Против Петьки что-то замышляют, не иначе".
Один раз застал мать и дочь, о чем-то оживленно бе-седующих. При его появлении обе враз смолкли. Ольга ушла в свою комнату.
-- Чего затеваете? -- прямо спросил Фонякин.
Жена притворно всполошилась:
-- Ты что?! Чего затеваем? Господи-батюшка!.. Скажет тоже.
-- Смотри, -- пригрозил Фонякин. -- Я вам парня в оби-ду не дам. Поняла?
А на пятый день ему принесли в кабинет письмо. Ему лично.
"Уважаемый т. Фонякин!
Мы вас на самом деле уважаем, вы тут ни при чем. Но уй-мите как-нибудь свою кобылу-дочь. Это же стыд зольный! Ведь он, как ни говорите, учитель, наших детей учит. И она, мы слы-шали, тоже учительствовать собирается. Какой же они при-мер..."
Фонякин не дочитал письмо; у него в кабинете было много народу. Сидел, как помоями облитый, боялся по-смотреть в глаза людям.
"Вот оно!.. Начинается", -- думал.
Крепился, сколько мог, потом не выдержал, сказал:
-- Товарищи, мне что-то... того... худо малость. Пойду полежу. Закончим на этом.
Шел домой скорым шагом. Правая рука -- в кармане, письмо в кулаке -сжал так, что ладонь вспотела.
"Вся деревня знает уже. Сволочи! Одни мы с Петькой, как Исусы... Ну, погодите!"
Вошел в дом мрачнее тучи. Жена, увидев его, встревожилась.
-- Что? Опять? Врача, может?..
-- Позови Ольгу. Сама уйди куда-нибудь с глаз долой.
-- А что такое, Павел?..
-- Я кому сказал!
Жена, чувствуя грозу, пошла исполнять приказание.
Ольга явилась спокойная, чуть собраннее, чем всегда.
"Какая женщина... жена, мать могла бы быть", -- неволь-но подумал Фонякин.
-- Что, папа?
-- Вот!.. -- Фонякин бросил к ногам дочери письмо. -- Сочинение прислали. Учительницей собираешься быть? Чи-тай! -- Фонякин раскалялся все больше. -- Там ошибки, на-верно, но там в лицо плюют!
Ольга даже не глянула на письмо.
-- Анонимка? Не надо было читать...
-- А что мне делать?! -- крикнул Фонякин. -- Глаза себе выколоть?
-- Не надо читать, я сама все расскажу.
Фонякин не ожидал такого. Даже несколько растерялся.
-- Что ты можешь рассказать?
-- Я познакомилась с учителем Юрием Александрови-чем, мы стали друзьями...
"И как спокойно!" -- с холодной яростью подумал Фо-някин.
-- Мы, очевидно, поженимся. Вот и все.
Как молотком били по голове, только удары были ка-кие-то тупые и туго доходили до сознания Фонякина.
-- А как же... -- хотел заговорить он тоже спокойно. -- Как же Петька?.. -- голос прерывался, спокойствия не по-лучалось. Он чувствовал, что сейчас сорвется. И Ольга чувствовала это, но оставалась спокойной. Это-то больше всего и взбесило Фонякина. -- Муж как же?..
-- Я никогда не любила его. Он знает об этом.
Фонякин поднялся.
-- Иди сюда, -- сказал он.
Ольга помедлила секунду, подошла.
Отец ударил ее по щеке. И потом еще раз и еще... Ольга попятилась от него.
-- Еще, -- попросила.
Фонякин шагнул и ударил еще.
-- Шлюха.
-- Еще бей!
-- Шлюха! Вон из... -- Фонякин задыхался.
-- Еще бей! -- требовала Ольга.
Фонякин схватился за сердце, стал торопливо искать глазами место, куда присесть. Он сделался белый, губы по-синели...
-- Папа! -- вскрикнула Ольга. -- Папа, что с тобой?
Вбежала мать.
-- Паша!
-- Не орите! -- с трудом сказал Фонякин, осторожно опускаясь в кресло. -- Дай глицерин. Скорей. В баночке...
Жена нашла нитроглицерин, Фонякин проглотил таб-летку, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Женщи-ны замерли около него.
Долго все молчали.
-- Седин не пожалела, -- негромко заговорил Фонякин, не открывая глаз. -- Не пощадила...
-- Папа, при чем здесь ты?
Мать дернула дочь за руку, показала глазами на дверь. Ольга вышла.
-- Отец, конечно, ни при чем. Эх, вы...
-- Паша, успокойся. Ну не надо сейчас-то...
-- Ты замолчи! -- Фонякин вздохнул и сам замолчал. Только часто и глубоко дышал.
Вечером Ольга ушла из дома. Совсем.
Через два дня приехал Петр.
Тещи дома не было, Петр прошел в комнату Фонякина.
Павел Николаевич лежал в кровати.
-- Что, опять? -- спросил Петр. Даже не поздоровался.
Фонякин за эти два дня изменился до неузнаваемости: глаза впали, нос заострился, как у покойника, на щеках, в морщинах залегли нехорошие тени.
-- Сядь, Петро, -- сказал он. Сам несколько приподнял-ся на полушках. -- Как дома?
-- Тетку схоронил, -- Петр отодвинул на стуле лекарст-ва, присел на краешек. Хотел закурить, но спохватился.
-- Да, кури! Дай, я тоже закурю.
-- Может, не надо?
Закурили.
-- Что с теткой-то?
-- Рак желудка. Пятнадцать килограмм от человека ос-талось.
-- Успел еще?
-- Успел. Только не узнала...
Долго молчали.
-- Ну, крепись, Петро... Все к одному: Ольга ушла из до-ма. К учителю... есть тут у нас...
Петр не понял.
-- Как ушла?
-- Ушла. Совсем. Замуж вышла, -- Фонякин опустился на подушки. Видно, немалого стоили ему эти слова. При-крыл глаза, шумно вздохнул. -- От тебя ушла, не понима-ешь, что ли?
Волной -- от макушки до пят -- окатил Петра мерзкий озноб. И схлынул. Жарко сделалось. Он молчал. Фонякин по-смотрел на него... и отвернулся.
-- Где он живет? Учитель... -- спросил Петр.
-- У бабки Маланьи... Спросишь -- покажут.
Петр поднялся.
-- Петя... -- Фонякин привстал, глянул прямо в глаза зя-тю. -- Не делай там греха... прошу. Хоть ты-то... Ничего же не изменишь. Как сына прошу...
Слова Павла Николаевича дошли до него, когда он шел к учителю. Он сбавил шаг. Надо было сообразить, как дей-ствовать. Но что тут сообразишь?! Так и вошел, ничего не придумав, -- какие слова говорить, что вообще делать?
-- Здравствуйте.
Они о чем-то оживленно и, кажется, резковато бесе-довали. Юрий ходил по комнате, Ольга сидела у стола, по-ложив ногу на ногу. И первое, что бросилось в глаза Пет-ру, -- круглые, тупые, крепкие коленки Ольги. Не сама Ольга, не взгляд ее, не Юрий Александрович -- колени. И почему-то это успокоило, отрезвило. Потом уж он увидел и Ольгу, и учителя... А так как они промолчали на его "здрав-ствуйте", он еще раз громко сказал:
-- Здравствуйте, говорю. Что за невежливость такая?