-- Ладно. Я аккуратно сделаю.
Еще посидели немного. Встали.
-- Ну... бывай, -- Фонякин пожал руку Петру. -- Может, увидимся, -говорить ему было тяжело. Он повернулся и вы-шел, не оглядываясь. И потом, когда шел по улице, ни разу не оглянулся на дом, где жила дочь.
Петр прилег на диван, закинув руки за голову, до рабо-ты оставалось два часа с лишним. Можно было вздремнуть пока. Эту ночь он почти не сомкнул глаз.
Прошло восемь месяцев.
Петр Ивлев работал в том городе, где жил до встречи с Ольгой. Квартировал у другой, тоже доброй, тихой хозяй-ки, в небольшой уютной комнате окнами на живописный пустырь.
Вечерами, если не ходил в кино, читал книги из фабрич-ной библиотеки. Любил читать про путешествия.
И в тот немного душный июньский вечер сидел, примос-тившись у открытого окна, читал. Темнело уже, а встать и зажечь свет -- лень. Петр положил книгу, засмотрелся вдаль. За пустырем, внизу, протекала сонная речушка, за речушкой зеленой стеной вставал лес. И уходил лес дале-ко-далеко, куда хватал глаз, -- терялся в призрачной вечер-ней дымке. Тихо было в этой части города, покойно. Как в деревне.
Вошла хозяйка.
-- Петь, к тебе барышня какая-то.
-- Какая барышня?
-- Не знаю. "Дома?" -- спрашивает. А я завертелась со стиркой-то и забыла: дома ты или нет? Пойду, говорю, по-гляжу:
"Кто?" -- недоумевал Петр, включая свет.
Он не сразу узнал Ольгу: то ли от неожиданности, то ли изменилась она. Она, пожалуй, изменилась: пополнела немного, глаза все такие же смелые и умные, только была в них теперь какая-то жесткая наглинка, что-то вызываю-ще-высокомерное, но внимательное.
-- Вот так номер, -- только и сказал он.
Ольга улыбнулась. И в улыбке нечто неуловимо новое: чуть-чуть виноватость, что ли, некая неловкость, которую хотят побороть, скрыть.
-- Как в кино, -- сказала Ольга.
-- Точно... -- Петр поглупел от такой нежданной встре-чи. Засуетился: подставил стул -- показалось, близко к по-рогу, переставил ближе к столу. -Садись, чего стоишь-то?
-- Тут ты и живешь? -- Ольга села, огляделась.
-- Ну да.
Петр все смотрел на нее, не верилось, что перед ним -- Ольга.
-- Я все время хотела бы вот так жить, а не получается, -- сказала Ольга.
-- Как? -- не понял Петр.
-- Вот в такой уютной комнатке, одна, на краю города. Зимой, наверно, ветер за окном, воет, а у тебя -- тепло, -- она опять улыбнулась. -- Правда, хорошо. Тут стихи сочи-нять можно. Не пробовал?
-- Нет.
-- Зря.
Петру пришло в голову, что за все время, пока не видел ее, он ни разу не подумал о ней плохо, помнил только красивой, желанной и чужой.
-- Это хозяйка? -- спросила Ольга, кивнув на дверь.
-- Хозяйка. Ты как раньше-то? Освободилась-то...
-- Потом. Сходи купи вина... И поговорим.
-- Сейчас.
-- Денег дать?
-- Брось ты!.. -- Ивлев надел пиджак и вышел.
Он рад был, что побудет один, -- надо собраться с мыс-лями. Но никак не получалось -- расползались мысли. Рад он был или не рад -- непонятно. Рад, конечно. Но с чем при-шла Ольга?.. Из магазина чуть не бежал. Не терпелось опять видеть ее, понять: с чем она пришла?
...Сели к столу, когда за окном стало совсем темно.
Вино попалось хорошее, хотя Петр не выбирал -- ткнул пальцем в первое попавшееся.
-- Вкусное. Правда?
-- Ничего, -- Петру не терпелось узнать, почему Ольга оказалась на свободе раньше срока (ей давали два года), по-чему она здесь, в этом городе, как нашла его и зачем нашла.
Ольга не торопилась.
-- Хорошо у тебя, правда.
-- Тебя почему раньше-то отпустили? -- не выдержал Петр.
-- За красивые глаза.
-- Нет, серьезно.
-- Серьезно.
-- Давно?
-- Полмесяца уже...
-- А меня как нашла?
-- Ну!.. В наше время найти человека -- раз плюнуть. От-туда почему уехал? Испугался?
-- Нет. Противно стало.
Ольга надолго задумалась. И не притворялась -- опять ей чего-то остро не хватало в жизни, опять не скрывала она, что все, что вокруг нее, с ней, не нужно ей. И снова злая досада и любовь сжали сердце Ивлева. Что ей нужно, что?
-- Чем ты занимаешься?
Ольга очнулась от своих дум, выпила вина, крепко поста-вила рюмку на стол.
-- Поедем со мной? В деревню... ко мне, -- а дальше заго-ворила не с ним: -- Черт с ней, не вышло -- не надо! Начну новую жизнь. Правильную, -она насмешливо глянула на Петра, поморщилась и продолжала серьезно: -Только не такую правильную, от которой клопы дохнут, а -- правиль-ную!.. Понимаешь? Буду учить людей, чтобы они были сме-лыми, свободными, сильными... Не веришь?
-- Я ничего не говорю.
-- И ничего мне больше не нужно.
-- А кто я-то при тебе буду? Вроде шута горохового?
-- Нет, слушай меня, я серьезно. Я много об этом думала. Любви нет, не спорь со мной. Ты думаешь, ты любишь?
-- Понял.
-- Что понял?
-- Это в тюрьме такие учителя нашлись?
-- Я серьезно, Петро. Знаешь, как мы с тобой хорошо заживем! Я окончу наконец этот институт -- заочно, мне полтора года осталось, -- стану учительницей. Буду учить сибирячат... Я же училась в институте, бросила. Теперь кончу. Поедешь со мной?
-- Зачем я тебе нужен?
-- Нужен. Нужен же мне муж в конце концов. Я серьезно говорю: ты лучше всех, кого я встречала. Только не ревнуй меня, ради Христа. Я не тихушница, сама презираю таких. Буду тебе верной женой, -- Ольга встала и в неподдельном волнении заходила по тесной комнате. -- Нет, Пе-тя, это здорово! Какого черта мы тут ищем? Здесь тесно, душно... Ты вспомни, как там хорошо! Какие там люди... до-верчивые, простые, мудрые.
Почему-то Ивлев понял, что это не пустые слова, не блажь. И не то даже, что она побыла не на свободе, струси-ла и сломя голову кинулась мечтать -как можно хорошо, свободно, спокойно жить. Если так -- она доедет до Ново-сибирска, вернется и опять будет беситься и звереть от тос-ки. Нет, почему-то поверилось, что ее беспокойная, не совсем женская энергия, которая мучительно требовала ра-боты, дела, нашла выход.
И совсем как-то иначе, счастливо, по-девичьи, закинув руки за голову, Ольга сказала вдруг.
-- Я на сеновале спать стану. А по утрам буду бегать на речку купаться. У нас вода в реке ледяная. Поедем?