— Оказывается, ты быстрорукая, Жамилят, — улыбнулся Ибрахим и потянул носом воздух. — Вкусно пахнет.
Обескураженные трактористы тоже молча следили за каждым ее движением. Вот уже на столе железные миски и деревянные ложки.
Спросила:
— А где же половник? Не вижу.
Бригадир юркнул в кухню и через несколько секунд вернулся с половником в руках.
— Давайте садиться обедать, — пригласила Жамилят. — Прошу за стол. Ибрахим, садись вот здесь, рядом.
— Эй, ребята, чего глаза вытаращили? Садитесь! — приказал бригадир. — Ты уж нас извини, Жамилят. Спасибо. А ну, живей, давай за стол!
— Спасибо скажете, когда пообедаете.
За обедом трактористы разговорились, что работы невпроворот, пашут и днем и ночью, но еще пахать да пахать. А почему так, всем ясно — всю землю приходится весной пахать. Осенью-то ни одного га вспахано не было. А кто виноват? Скотоводы. Это они в прошлом году пасли скот на стерне до поздней осени, не дали вспахать под зябь.
— Разве скотоводы виноваты? — заявил все тот же чумазый тракторист. — И над ними есть начальники.
Жамилят повернулась к нему:
— Послушай, брат мой, есть хорошая поговорка: вслед прошедшему дождю бурку не неси.
— Понятно, дело прошлое, но все-таки...
Ибрахим искоса поглядывал на Жамилят. В последние месяцы она заметно похудела: щеки ввалились, резче обозначились скулы, но глаза прежние — чистые, внимательные, уверенные. Жаль, не сложилась у нее личная жизнь. Какой муж не порадовался бы такой жене? Может, потому, что не сложилась у Жамилят личная жизнь, и ушла она с головой в общие заботы. Но иная женщина, которая подолгу работает в мужском коллективе, вольно или невольно теряет какую-то частичку женственности. О Жамилят этого не скажешь — женственная. И как ловко и быстро приготовила обед!.. «Жамилят, Жамилят, Жами... Влюблялась ли ты в кого-нибудь за свой вдовьи годы? Конечно, горянки — они такие... жестоки к самим себе. Но почему меня волнует: был ли у нее кто-нибудь или нет? Мне же должно быть все равно... Уж не ревную ли? На каком основании?.. Глупо. Какое я имею право даже мысленно касаться ее личной жизни? Вон такие мысли из головы, вон!..»
Да, впервые Ибрахим поймал себя на мысли, что думает о Жамилят как о женщине. А главное, не было никакой возможности выгнать из башки эти мысли. Вдруг на миг представил себя вместе с ней в одной комнате: они вдвоем, она готовит хантус, руки ее обнажены до локтя, а он сидит за столом и смотрит на ее красивые и проворные руки, на плавный изгиб бедра, она поворачивается к нему и улыбается — внимательный и мягкий взор.
К стану по пашне шла девушка.
— Вот она, наша повариха, — сказал бригадир.
Все повернули головы в ее сторону.
— Давай скорей, обед стынет! — крикнул один из парней и замахал ей рукой.
— Бегом, бегом! — прокричал другой.
Девушка в самом деле ускорила шаг.
За столом дружно засмеялись.
Должно быть, и этот смех, и вид стола, за которым был в разгаре обед, и сидящая за столом председатель Жамилят — все это подействовало на девушку, как наваждение.
— Я... я... дома была, — пролепетала она, подходя.
— Ну, а я тут в это время обед готовила, — Жамилят нахмурилась. — Садись с нами, пообедаешь.
Девушка точно остолбенела. На щеках вспыхнул яркий румянец. Она не знала, куда деть глаза, — все смотрят на нее, и перед десятком взглядов она совсем потеряла дар речи, наверное, хотела что-то объяснить, но не смогла, из глаз хлынули слезы, она беспомощно закрыла лицо руками и разрыдалась.
Жамилят удивленно вскинула брови:
— Что случилось?
— Брат заболел... Я... я...
— Успокойся, — подошла она к девушке и похлопала по плечу. — Конечно, если брат заболел... Всем все понятно. Но надо было как-то предупредить. Ну, ну, не надо... успокойся. Скажи лучше, тебе нравится здесь работать?
Девушка удивленно взглянула на нее.
— Я спрашиваю: тебе нравится твоя работа?
— Какая? Поварихой? Нет.
— А почему?
— Не успеваю... Клянусь аллахом, я стараюсь, но они так едят, — кивнула она на трактористов, — так едят... Как саранча! Не успеваю я им готовить.
— Рабочий человек без еды — не человек. Ты уж старайся, наверное, сама знаешь, рабочих рук в колхозе не так уж много. Каждые на счету. Ты уж старайся, не оставляй их без еды. А не то выдадим тебя замуж за Диммо. — Жамилят улыбнулась.
Этот Диммо был аульским полудурком. С утра до вечера он только и делал, что жевал: корку хлеба, недозрелый кусок арбуза, зачерствелый хичин, незрелое яблоко — ел все съестное, что попадалось ему на глаза. Наверное, у него был железный желудок: не раз люди видели, как он глотал голубиные яйца прямо со скорлупой. В ауле не было девушки, к которой бы он не набивался в женихи. А те шарахались от него, как от прокаженного.