— Не удивляйтесь тому, что здесь происходит. К сожалению, в высших кругах не понимают, что мы стоим на краю гибели, но народ это понимает и по-своему ищет спасения. Обратите внимание на ненависть народа к крестоносцам. В этом заключается вся трагедия. Сейчас, по указаниям римских пап, крестоносная война охватила мусульманский восток, а затем она обратится против нас. Вот где опасность! Наша погибель от латинян, а император поддерживает их. Помните мои слова: пройдет немного времени, латиняне разрушат Константинополь и завладеют нашими сокровищами. — Он повернулся и, не прибавив больше ни слова, с печальным видом удалился.
Под впечатлением всего услышанного глубоко опечаленные Сослан и Гагели возвращались с ипподрома. Им казалось, что они как бы присутствовали при падении великой империи, видели народ, доведенный до отчаяния, и ловких авантюристов, не брезговавших обманом и иными гнусными средствами для осуществления своих честолюбивых замыслов. Они невольно вспоминали Иверию, где также шла борьба и не было спокойствия в стране, но мягкое правление Тамары предохраняло народ от таких государственных потрясений, какие они видели в Византии. Для Сослана в этом сознании было утешение, так как и его отъезд в Палестину тоже являлся жертвой, принесенной им для ограждения родины от всякого рода смут и раздоров.
На другой день рано утром, облачившись в боевые доспехи, Сослан и Гагели с богатыми дарами отправились во Влахернский дворец на прием к Исааку. Они приказали Мелхиседеку явиться туда позднее, предварительно осмотрев, нет ли чего подозрительного возле монастыря, и дожидаться их выхода из дворца, тщательно наблюдая за тем, что делалось кругом.
Приняв необходимые меры предосторожности, они поехали в спокойном расположении духа, отнюдь не ожидая со стороны трусливого императора, каким он рисовался им теперь по рассказам настоятеля, каких-либо неприязненных действий или подвохов. Они были уверены, что он так занят вопросами личной безопасности и подавления в народе недовольства и возмущения, что не станет задерживать их в Константинополе и постарается сохранить добрые отношения с иверской царицей.
Они прибыли с некоторым опозданием во Влахернский дворец, где их с нетерпением поджидал Лазарис, видимо, боявшийся, что они обманут его и совсем не явятся на прием. Он был неприятно поражен, увидев их закованными в латы и больше похожих на западных рыцарей, чем на знатных иверийцев.
Исаак принял их торжественно, в царской порфире, сидя на золотом престоле, окруженный многочисленными сановниками и вельможами. Он стремился показать гостям, что Византийская империя под его скипетром вступила в период процветания и обрела силу прекратить междоусобицу и отразить нашествие как сельджукских турков, так и проходивших через нее крестоносцев. Однако ни великолепие дворца, ни богатое оружие императора, ни важная напыщенность его свиты нисколько не смутили Сослана, который решительной поступью направился к Исааку, вызывая всеобщее изумление своей смелостью, благородством и больше всего исполинской фигурой.
Несмотря на то, что Исаак был одет в самую лучшую царскую одежду и корона его сияла драгоценными каменьями, в сравнении с Сосланом он казался жалким и невзрачным и с завистью смотрел на иверского царевича, который своим богатырским видом превосходил всех. Давид по этикету преклонил перед ним колено в знак почтения к его царскому достоинству и преподнес богатые дары, вызвавшие нескрываемую радость у Исаака. Сослан тут же заметил стоявшего у трона Мурзуфла, с усмешкой следившего за всей торжественной церемонией.
— Приветствую тебя, доблестный сын единственной дружественной нам страны! — благосклонно произнес Исаак. — Много добрых вестей приносят нам наши братья, побывав в Иверии. Мы много слышали о разуме и красоте вашей царицы. Поведай нам, подвергаетесь ли вы нападению со стороны ваших соседей или живете с ними в мире и согласии?
При этом Исаак любезно предложил Сослану сесть рядом с собою. По мановению его руки вельможи расселись по своим местам. Гагели оказался невдалеке от трона, так что мог хорошо следить за императором и всей окружающей его свитой.
Давид, помня совет настоятеля, остерегался Исаака, предпочел воздержаться от излишних похвал Тамаре, дабы не вызвать в нем зависти и раздражения, и скромно ответил:
— Царство наше претерпело столько разрушений, что мы радуемся каждому дню, когда с гор не спускаются враги и не уничтожают наших городов. Царице чужды воинственные замыслы; со всеми соседями она живет в мире и согласии.