Они, наверное, тоже были твоими троюродными братьями. Он выпивает чашку чая и уезжает. Августин говорит жене, что ему всегда было трудно разговаривать с Коном МакКормаком, хотя тот ему и двоюродный брат. Он говорит, что в детстве МакКормаки были ещё беднее Киллетонов: родители работали как ниггеры, а мальчишки бегали по скотному двору в одних только шимми даже зимой, но в конце концов они расплатились за ферму и начали скупать землю по округе, что почти никто из них не женился, и что теперь они живут в доме примерно в двадцать комнат на участке, который когда-то принадлежал какой-то известной семье сквоттеров на западных равнинах. Миссис Киллетон говорит – а ты всё ещё живёшь в этой дыре по уши в долгах – интересно, что он о тебе думал. Августин говорит: «Но у меня есть то, чего у него никогда не будет: прекрасная жена и очаровательный маленький сын. Я могу ходить на скачки, когда захочу. У меня появились десятки замечательных друзей среди любителей скачек. Я бы рассказал ему о Гудчайлде и некоторых наших крупных победах, но передумал, потому что он мог не понять. Он считает, что все скачки — пустая трата времени и денег». Миссис Киллетон корчит гримасу, когда её муж…
упоминает свою прекрасную жену. Клемент говорит отцу: «Ипподромы лучше овцеводческих ферм, правда, папа?» Августин вскакивает и говорит: «Мне до смерти надоело слушать твои разговоры о скачках, словно я ничему другому тебя не учил. Выходи сию же минуту, и мы тебя от скачек излечим». Миссис Киллетон говорит: «Он больше не гоняет эти камни вокруг куста сирени, называя их лошадьми, правда? Я предупреждала его об этом несколько недель назад». Все выходят на улицу. Миссис Киллетон заглядывает за сирень, но не видит ни ограждения, ни трибун. Августин берет сына за руку и говорит: «Начнем с твоего самого большого конного завода – покажи мне, где он спрятан». Клемент ведет его к месту, где один из самых богатых владельцев, человек, чьи роскошные цвета привели к появлению множества лошадей, живет среди обсаженных деревьями загонов, границы которых он даже не видит с дома. Августин садится на корточки и показывает мальчику, что делать. Клементу приходится снести большую часть разделительных заборов, потому что овцам нужны широкие пастбища. Но он оставляет ряды деревьев, чтобы летом у овец была тень. Затем Августин объясняет, что такие люди, как Маккормаки, пытаются скупить земли соседей. Поэтому Клемент встраивает ворота в забор между своим участком и соседним. Они с отцом решают, что владелец будет жить в лучшем из двух домов, а другой оставит сыну, который будет управлять огромным поместьем. Клемент и Августин работают вместе до самого чаепития. Основные очертания ландшафта остались прежними, хотя Августин приказывает сровнять несколько невысоких холмов и вырубить несколько лесных массивов, чтобы местность больше напоминала плодородные равнины Западного округа, которые он представлял себе в детстве, когда мечтал стать богатым скотоводом. На этих плодородных равнинах с удовольствием пасутся овцы. Августин стоит рядом с сыном и смотрит на места, которые они построили вместе. Он говорит: «Сынок, не бросай всех своих лошадей, оставь себе хотя бы несколько». Некоторые из самых богатых овцеводов могут держать одну или двух лошадей и устраивать на них скачки в качестве хобби, как я всегда хотел, ведь именно так и должны получать удовольствие от скачек.
Гонка за Золотой кубок начинается
Мать Клемента сообщает ему, что, возможно, проведет большую часть дня в Бассете. Она предупреждает его, чтобы он вел себя хорошо и не отвечал на стук в дверь. Услышав, как автобус сворачивает за угол на Мак-Кракенс-роуд, Клемент испытывает то же волнение, что и когда-то, оставаясь дома наедине с Кельвином Барреттом. Он высыпает шестнадцать выбранных шариков на коврик и раскладывает их в аккуратный ряд. Он опускает брусок на место за рядом шариков и устремляет взгляд на стену в дальнем конце комнаты. Осторожно, не опуская глаз на шарики, он сдвигает брусок с ряда, а затем снова толкает его вперёд с такой силой, чтобы шестнадцать шариков покатились по коврику. Зная по опыту, что шарики немного разлетелись, он осторожно нащупывает их руками, не отводя глаз, и передвигает крайние к основной группе так, что все шестнадцать образуют неплотную массу, причём несколько уже явно впереди, словно стая лошадей, вырвавшихся вперёд после первого фарлонга длинного забега. Всё ещё не глядя на шарики, он трогает их один за другим и с радостным трепетом обнаруживает, что три из них свободно опережают основную группу, а два других явно отстают.