Произнесённый так часто вслух, без особой выразительности, он, возможно, в будущем, когда бы он ни произносился, будет звучать как боевой клич, напоминая слушателям о долгой истории о том, как небольшая группа мужчин никогда не переставала верить в то, что их день настанет. Клемент смотрит в конец поля, где, как он знает, уже несколько лошадей, привязанных далеко позади основной группы. Быстрее, чем он ожидал, в поле зрения появляется силуэт лошади, и ему не терпится узнать, кто из них так далеко позади в начале скачки. Он смотрит на бледные, отчуждённые цвета трансильванских лошадей и гадает, не вздрагивают ли по-прежнему эти скрытные, остролицые конюхи, хоть немного, при виде пятнадцати соперников, которых их конь должен обогнать уже так далеко, и всё ещё беззаботно вскидывают головы и насмехаются над дистанцией, которую большинство людей уже считает слишком большой для трансильванских лошадей, и долго ли они будут сохранять эту устрашающую позу, когда начнут понимать, что не были самыми хитрыми из всей этой толпы после всей их хвастливой позёрской игры, и когда же они наконец признают, что их замыслы провалились? Он смотрит левее, на лошадь, всадник которой держит её почти так же далеко позади, как и бросающегося в глаза трансильванца , и вскрикивает от радости, видя несочетающиеся цвета суровой пустыни и беззащитной кожи, окружённые дразнящей зеленью страны Тамариск Роу , где ещё никто не бывал . Он катится вперёд по голой, шершавой поверхности ковра. Он так низко сгибает свое тело, что чувствует бедрами, как его член набухает в надежде на что-то слишком приятное, чтобы выразить словами. Он крепко прижимает кулаки к груди, пытаясь удержать лошадь, которую он всегда знал, был ли он один в сорняках своего заднего двора и пытался, не имея ничего, что могло бы направить его, кроме проблеска света, настолько слабого, что он мог бы озарить даже палящее летнее солнце над Бассетом, подползти ближе к узкому, но совершенно прозрачному окну, через которое он ожидал увидеть, более ясно, чем он когда-либо видел очертания скаковых лошадей в глыбах гравия или истории их владельцев среди теней, отбрасываемых высокими зефирами, долгие дни, когда другой мальчик, если бы он только знал это, видел гравий и сорняки так ясно в определенные дни, что он никогда не задумывался, были ли другие в другие дни так близко от него, которые видели свой гравий и сорняки более или менее ясно, или смотрел в полуденных сумерках внутри своего дома на картинку в журнале деревни среди непроходимых холмов Румынии на пути к закату в день, который теперь никого, кроме него самого, не интересовал, или город в невероятных прериях Америка в начале лета, которое никто, кроме него самого, все еще не устоял
в поисках его уникальной сущности, а затем заглядывая за колышущуюся золотую мембрану жалюзи в гостиной в надежде увидеть место, которое человек узнает, только если он годами смотрел на Карпаты, Небраску или внутренние районы Австралии и открыл, чего же все-таки не хватает этим землям, потому что оно находится далеко от каждой из них и все же на обратном пути из Бассета ко всем ним, появится издалека и поразит тысячи, которые смотрели куда угодно, только не в его сторону, в поисках победителя, и заставит их еще долго спрашивать друг друга, откуда он взялся и как так получилось, что они так долго его не замечали и не замечали его неуклонного путешествия сквозь самую гущу всех тех, кто долгое время, казалось, непременно достигнет желанного места перед ним. Он думает о днях, когда муж и жена, владельцы «Тамариск Роу» , обещали друг другу новые удовольствия — раздевать друг друга при дневном свете на кухне или в гостиной, или наблюдать, как другой встает в ванной и мочится, или связывать друг друга и щекотать или пытать его или ее между ног и под мышками перьями, щетками для волос или кусочками льда из холодильника, или разрисовывать друг друга между ног мелками, акварельными красками или химическими карандашами, — которыми они не смогут насладиться до тех пор, пока их малоизвестная лошадь не станет знаменитой, и они не поймут, что, хотя они католики и приехали в эту страну как чужестранцы из другого места, о котором мало что помнили, все равно триумф их лошади перед тысячами наблюдающих незнакомцев и награды, которые он им принес, означали, что им больше никогда не придется задаваться вопросом, что делают втайне люди на много миль вокруг, что заставляет их так многозначительно улыбаться среди обманчиво пустых загонов, которые открыли для них деды и научили, что с ними делать. Прежде чем Клемент успевает задуматься о том, как отдалённое положение их лошади в начале скачек всё ещё напоминает владельцу и его жене о тех других случаях, когда та же самая лошадь, или несколькими годами ранее невезучая «Джорни Энд», пробиралась сквозь переполненные поля, лишь чтобы уступить с минимальным отрывом, Клемент слышит автобус из Бассета, останавливающийся на углу Мак-Кракенс-роуд. Он берёт карандаш и записывает порядок участников и, насколько может судить, расстояние между лошадьми. Записывая, он шепотом повторяет слова, которые комментатор скачек выкрикивает молчаливой толпе на ипподроме и людям у радиоприёмников в городах, где многие из зрителей никогда не бывали, и которые отражают то, во что человек мог бы поверить…