Выбрать главу

Часто у Жемлиханова встречаешь откровенные рубцовские интонации. Взять, например, классического «Федю», где есть даже элемент спора со стихами своего сокурсника, когда у рубцовского Фили, спрашивают: «Филя, что молчаливый?», а тот отвечает: «А о чём говорить?». Энвер Жемлиханов шукшинскому чудаковатому молчанию рубцовского Фили противопоставляет более деятельное, более открытое миру «Здравствуйте»:

Верен семейной традиции — Чтобы не выстыл дом, Федя живёт в провинции, В доме своём родном… Хлебом с конём поделится Поровну, без обид. Встретив красивое деревце, «Здравствуйте!» — говорит…

Сложно сказать, у кого образ персонифицированной деревенской совести получился более привлекательным. Но, во всяком случае, «Федя» Жемлиханова ничуть не менее упруг, самоценен и глубок, чем «Филя» Рубцова. Два хороших русских поэта создали достойные стихи, которые не оценивать нужно, а читать почаще.

В последний раз с Энвером Мухамедовичем мы встретились 17 ноября 1994 года. Помню эту дату так отчётливо, поскольку в тот день наше литобъединение вместе с Жемлихановым выступало в Кунье, городке, находящемся неподалёку от Великих Лук. Нас отлично принимали, слушали стихи, задавали умные вопросы.

Завершалась программа той поездки в гостиной местного Дома культуры. Мы сидели за столиками и пили чай. Было понятно, что настаёт время для прощания. И тут на очередную просьбу «почитать стихи» Жемлиханов без всякого перехода обращается ко мне: — Андрей, почитай ты.

Так моими стихами тот вечер и завершился. Потом были дорога домой, долгие разговоры, обмен впечатлениями, бутылка водки, распитая с поэтом. И смерть от рака, день в день, через год — 17 ноября 1995 года. И стихи на собственную смерть, написанные ещё в 1991-м, заранее, а тут впервые широко прозвучавшие:

На проходной при входе справа, Боюсь взглянуть, иду скорей. Стена — беда, стена — отрава Меж двух дверей, меж двух дверей. Могильным голосом тревоги Она осадит в толкотне: Вывешивают некрологи На той стене. На той стене Меня увидев в чёрной рамке, Скажи в отделах и цехах: «Он не ушёл, остался с нами В своих стихах, в своих стихах». И в путь последний провожая, Прощая все мои грехи, Пускай звучат не угасая, Мои стихи. Мои стихи.

Что интересно — ни тогда, ни тем более, сейчас строки Энвера Мухамедовича не звучали образной натяжкой. Он, действительно, остался жив и его стихами, действительно, можно зачитываться, как когда-то упиваться общением с умным и тонким собеседником, каковым и был Жемлиханов. Его книгу, даже случайно попавшую в руки, не отбросишь с ходу. Как бы ни спешил, а хоть пару стихов прочитаешь.

Честных, беспощадных, пронзительных, как вот это, посвящённое Рубцову:

В студенческой застолице — дымы. Стихи — по кругу. Страсти — на пределе: Поэты погибают на дуэли! Вдруг он сказал: — Ну, а при чём тут мы?.. Он посадил наш пароход на мель. Обиженные, долго мы галдели. Блестяще он нас вызвал на дуэль! Но мы ещё не знали о дуэли…

Особенно трогательно звучит местоимение «мы», ведь Энвер Жемлиханов свою-то «дуэль» провёл по всем дуэльным правилам. Но его суд к себе всегда предельно строг, это для других он не скупился на добро. Это для других он открывал душу. И в конечном итоге получилось так, что забыть его — значит, забыть частичку себя, частичку своей Родины. Вроде бы внешне — станочник на заводе, жил в провинции.

А состоялась бы русская поэзия рубцовского призыва не будь в провинциальных Великих Луках поэта Жемлиханова? Сомнительно.