— Вперед, — тихо сказала Ксу.
Мы обменялись коротким взглядом. В ее глазах я видел не страх, а ту же самую ярость, что и в себе. Она шла к цели, и если смерть встанет на ее пути — то умрет смерть.
Я слегка усмехнулся, проверил ножи и почувствовал, как ветер — единственный честный спутник в этой вонючей ночи — коснулся моего лица. Он говорил, что я прав и что это надо заканчивать.
Ликуй распределил своих людей и занял место на острие атаки.
Ксу не отдавала сигналов; ее сигналом была смерть. Она подняла лук и слитным движением оттянула тетиву до самого уха. Миг — и оперенная смерть сорвалась с запевшей тетивы.
С тихим свистом ее первая стрела ушла в темноту. Миг — и раздался едва слышный хлопок. Один из нищих дернулся, схватившись за горло, из которого торчало воронье оперение. Его хриплый вопль захлебнулся в крови. Почти сразу вторая стрела ударила в глаз другому, пытавшемуся вскинуть рог. Он рухнул без звука. Моя подруга была превосходным лучником.
Ксу двигалась плавно, как вода, но каждая ее стрела находила цель с ужасающей точностью. Лук в ее руках пел коротко и резко; стрелы выходили из тетивы как ядовитые змеи, поражая глаз, висок, горло. На мгновения ее лицо становилось острее, холоднее — будто сама смерть, сотканная из льда, сошла на землю и начала свою жатву.
Ликуй молча рванул вперед. Ему не нужны были боевые кличи; он просто двигался, оправдывая свое прозвище. Его топоры взметнулись, и первый бедняк просто потерял половину туловища. Второй — голову. Ликуй двигался не как человек, а как ураган стали; каждый взмах — рассечение костей, каждый разворот — фонтан крови.
Двое бойцов с арбалетами встали на колено и выпустили болты почти одновременно. Глухой стук — и два стража упали, словно марионетки, у которых оборвали нити.
Бойцы с гуаньдао вошли в гущу толпы; их тяжелые клинки двигались словно идеальные механизмы, разрубая ржавые ножи и ломая кости. Удары были короткими, точными, выверенными — ни единого лишнего движения. Они работали как единый механизм, отсекая все лишнее на пути.
Шифу сражался бесшумно. Его удары были почти незаметны: ладонь в висок, пальцы в горло, ребро ладони в основание черепа. Каждый удар — смерть или паралич. Он не вызывал ни криков, ни шума. Лишь глухой треск хрящей, обмякшие тела и тишина. Его мастерству боя без оружия стоило бы поучиться.
Я же сражался так, как учили меня улицы и наставник: быстро, грязно и жестоко. Один — нож в почку, другой — в горло. Я использовал тела павших как укрытие, скрываясь в тенях. Один из нищих увидел меня, но ослеп, когда я бросил носком сапога грязь ему в лицо, и в тот же миг мой нож вошел под ребра, чтобы поставить точку в нашем разговоре.
Несмотря на запах Изнанки, их кровь была красная, а они умели бояться. Паника среди них началась почти сразу. Но над их волей властвовала другая, намного более сильная воля, и, несмотря на страх, они раз за разом бросались на нас. Их тупое бешенство разбивалось о холодную, выверенную координацию.
Ксу продолжала стрелять. Ее лук натягивался так быстро, что движения сливались в единый ритм: натяжение — выстрел — натяжение — выстрел. Стрелы с вороньим оперением находили цели в полумраке, будто сами искали жизнь, которую надо оборвать.
Один из стражей выскочил из-за бочки с ржавым крюком и бросился на нее. Но стрела ударила в колено, и он рухнул, завывая. Следующая — в горло.
Ее лицо не менялось. Ни тени эмоций. Только концентрация, только холодная решимость. Она была прекрасна и страшна, как ледяная богиня смерти.
Ликуй закончил последний круг. Его топоры, забрызганные кровью, сверкнули в тусклом свете. Он откинул еще одно тело, как ненужный мусор, и обернулся.
— Чисто, — произнес он тихо, словно констатировал обычный факт. — Стоп! Еще один!
Один из стражников выжил. Одетый чуть лучше остальных, он, скорее всего, был старшим над ними. Он выскочил из-за бочки, рухнул на колени, заламывая руки.
— Пощадите! Лодка ваша! Берите! Но без лоцмана вам конец! Фарватер к барже заминирован! Только я знаю путь! Я вам нужен! Не убивайте! — Он тараторил эти слова, размазывая слезы по грязному лицу.
Лоцман дрожал всем телом, его глаза бегали, как у крысы, загнанной в угол. Такой пообещает все, что угодно, лишь бы выжить.
Ксу опустила лук. Посмотрела на него. Потом на баржу. Там, в тумане, что-то шевелилось. Я тоже это чувствовал — будто в воздухе пульсировала чужая, враждебная жизнь.
— Оставить живым, — сказала она наконец. — Если будет орать — то поплывет впереди лодки.
Ликуй подошел и грубо поднял его за шиворот, как тряпичную куклу. Одной рукой он швырнул в лодку взрослого мужчину, будто это был мешок с падалью.