Бойцы, которых она отобрала, молча стояли как статуи. Никого из молодняка, только закаленные ветераны. Двое были с тяжелыми арбалетами — такие пробьют любой доспех, если, конечно, над ним не поработал артефактор драконорожденных. Короткие тяжелые клинки уравновешивали на поясе колчан с болтами. Еще двое были вооружены гуань дао. Длинные древки были перехвачены множеством железных колец, а лезвия напоминали языки пламени. Они стояли как охотничьи тигры, готовые прыгнуть на любую тварь. Но их командир привлекал внимание больше всех.
Он выглядел так, будто ему мал его доспех. Плечи — словно две глыбы; спина шире, чем у любого мужчины, что я видел — даже шире, чем у старика Мэйшуна. Невысокий, ниже меня больше чем на голову, а я не самый высокий человек в Закатной Империи. Седой как лунь, но по лицу было видно, что он далеко не стар. Его лицо было изрезано множеством шрамов. Левого глаза не было — только старая черная впадина, вокруг которой кожа навсегда затянулась, делая его похожим на демона со старых гравюр. В его руках покоились два страшных топора. Полумесяцы лезвий из черного металла хищно сверкали, а на обухах были закреплены уродливые крюки. Такими можно было и руку захватить, и пластину доспеха пробить. Этот человек явно умел убивать.
Шифу молча наблюдал, все так же перебирая свои четки. Увидев, что я изучаю седого, он наклонился и прошептал мне на ухо:
— Его зовут Цуй Ликуй, из ненаследуемой ветви дома. Драконорожденный, но на его беду всего лишь пустышка, хоть и сильная. Один из сильнейших солдат дома Изумрудного Кедра. Среди солдат он известен как Черный Вихрь, думаю, ты понимаешь почему. — Я кивнул, видя, с какой непринужденной легкостью он сжимает рукояти своих топоров. — Он был беззаветно влюблен в мать Ксу, а после ее смерти принес моей девочке личную клятву. Ради нее он без зазрения совести убьет любого, кто встанет у нее на пути, и если надо, то умрет, не проронив ни звука.
Ксу подняла руки. Ладони сложились в печать призыва удачи.
— Предки дома Цуй, — тихо сказала она. — Я, Ксу, дочь Изумрудного Кедра, прошу вашего благословения. Пусть наши шаги будут скрыты, пусть наши клинки найдут правду, пусть враги падут прежде, чем поднимут руку. Во имя величия нашего дома.
— Во имя величия нашего дома, — хором повторили бойцы.
Она коснулась лбом алтарной таблички. В каждом ее действии читалась мрачная, холодная решимость и молчаливое согласие предков.
Когда она выпрямилась, она окинула нас тяжелым взглядом и произнесла:
— Я не забуду вашу верность, клянусь в этом перед ликами предков. Вперед! — произнесла она, и наша операция началась.
Глава 3
Повозка катилась неспешно. Привлекать чужое внимание не в наших интересах. А так — кто-то из слуг высокородных едет по своим важным делам. Мы все молча сидели внутри. Разговаривать не было никакого смысла, все обсудили еще до того как загрузились и теперь я наблюдал, как Ликуй, опершись на борт, спокойно дремал. У этого седого бойца нервы крепче корабельных канатов.
Шифу вызвался быть возницей как самый непримечательный из нас. Использовать кого-то из людей дома — лишний риск, на который Ксу не готова была пойти. Так что, одевшись в серые одежды и спрятав свои неизменные четки в рукав, он уверенно правил парой лошадей.
Мерно поскрипывающие колеса катили нас к восточным воротам Верхнего города. Быстрее было бы через западные, но если за домом слежка, то лучше немного запутать следы. Мне даже не надо было выглядывать, чтобы понять, почему мы остановились. Ночная стража в своих блестящих доспехах стоит на посту, чтобы ни один потенциальный нарушитель не попал и не сбежал из Верхнего города.
— Остановитесь. Назовите, кто вы и по какой причине планируете покинуть ворота до рассвета? — Раздавшийся голос стражника подтвердил мою правоту.
— Дом Цуй, господин. По внутреннему делу семьи, вот мои документы. — Сейчас старик спокойно протягивал свиток с печатями. Уверен, стража его чуть ли не обнюхивает, но у них нет выбора. Формально все правильно, и они обязаны пропустить повозку без досмотра. Попробуют залезть внутрь — и тут же лишатся места в страже за превышение своих полномочий, а там слишком хорошо платят, чтобы быть чересчур любопытными. Я медленно отсчитывал удары сердца, и на десятом раздалось: