“Ну, ” требовательно спросил он, “ есть что-нибудь новенькое?”
Генри сделал паузу, раскладывая костюм, но не обернулся.
“Мне это просто кажется забавным, сэр”, - угрюмо сказал он. “Мисс Финбро может относиться к этому серьезно, но я нет”.
“Мисс Финбро, да?” Дядя Уильям прочистил горло. “Должно быть, дела у нее совсем плохи, чтобы так завестись, я думаю”.
“Вы бы так сказали, сэр”. Генри был намеренно уклончив и по-прежнему не оборачивался.
Мужчина постарше замолчал на мгновение или около того.
“Может, в этом и нет ничего особенного”, - сказал он наконец.
Генри резко обернулся, его лицо было красным и несчастным.
“Театральные деятели не похожи на обычных людей, сэр”, - выпалил он, краснея от стыда за собственную нелояльность. “Я новичок в этом деле и замечаю это. Они театральны. Вещи значат для них больше, чем они значили бы для вас или меня — мелочи имеют значение. Нигде нет более приятного джентльмена, чем мистер Сутане; никто этого не отрицает. Но он был в театре всю свою жизнь, и он не был похож на обычного человека. Предположим, что время от времени случаются мелочи? Разве они не происходят всегда? Быть в театре - все равно что жить в маленькой деревушке, где все смотрят друг на друга и гадают, чем они займутся дальше. Он маленький, вот что это такое. И мисс Финбро...” Он резко замолчал. Кто-то со скрежетом повернул дверную ручку, и вошел Джимми Сутейн.
Он на мгновение остановился, улыбаясь им, и Кэмпион почувствовала то странное свойство чрезмерного подчеркивания, которое присуще всем очень сильным личностям, впервые увиденным вблизи. Внезапно оказавшись лицом к лицу на расстоянии пары ярдов, Сутане представил увеличенную, чем в жизни, версию своего сценического "я". Черты его знаменитой улыбки были выгравированы на его лице глубже, чем казалось возможным для такого худощавого человека, а глаза с тяжелыми веками под огромным куполом лба были скорее отчаянно усталыми, чем просто уставшими.
“Привет, дядя”, - сказал он. “Этот мистер Кэмпион? Ужасно мило с твоей стороны, что ты пришел. Боже, я устал! Генри, дай мне выпить. ’Боюсь, это должно быть молоко, черт возьми”.
Приятный мальчишеский голос оказался неожиданно звучным, и когда он закрыл дверь и вошел в комнату, помещение, казалось, стало меньше, а стены более прочными.
Пока Генри приносил стакан молока из буфета бара и помогал ему снять одежду и надеть халат, происходил постоянный поток прерываний. Взволнованные фигуры в смокингах просунули головы, извинились и исчезли. Приходили новые записки и телеграммы, и телефон звонил не переставая.
Кэмпион откинулся на спинку стула в углу и наблюдал. После вежливого приветствия Сутане, казалось, забыл о своих гостях. В нем чувствовалось нервное напряжение, подавляемая возбудимость, чего не было заметно на сцене. Он выглядел измученным, и нервная сила, исходившая от него подобно вибрациям динамо-машины, не была направлена на что-то одно, а вырвалась наружу безрезультатно, создавая атмосферу, которая была тревожной.
Небольшая кульминация наступила, когда он набросился на ничего не подозревающего новичка, который робко открывал дверь, и отправил его убегать со страстным протестом.
“Ради бога, Эдди! — дай мне десять минут...”
Взрыв смутил его, и он скорчил гримасу Кэмпиону, своей временной аудитории.
“Я разваливаюсь на части”, - сказал он. “Генри, встань по другую сторону этой двери и прислонись к ней спиной. Скажи им, что я молюсь. Отключи телефон, прежде чем уйдешь”.
Когда дверь за послушным костюмером закрылась, он повернулся к Кэмпион.
“Приходите завтра, не могли бы вы? У меня назначены конференции и прочее по поводу этого шоу Swing Over для the Orient, но воскресенье - это скорее передышка, чем любой другой день. Я не знаю, что вы обо всем этом подумаете. Что-то происходит, я это знаю. Этот жирный осел говорит, что у меня мания преследования… жаль, что у меня нет моей шляпы!”
Он засмеялся, и, хотя в его смехе чувствовалась знакомая веселость, наблюдавший за ним мужчина внезапно увидел, что это была скорее игра линий и черт, чем выражение подлинных чувств. Это было типично для него, размышлял Кэмпион. Сама его кожа и кости были гримом. Внутри был сам человек, все еще умный, но другой.
“Это началось с ‘Полного пансиона’, - медленно произнесла Сутане. “Кто-то наклеил на них листочки с надписью "На прошлой неделе’. Это раздражало, но ничего не значило. Затем, насколько я помню, однажды ночью в галерее вспыхнула птица. Это был крик, и остальная часть зала была раздражена. Само по себе это не имело значения, но небольшие заметки об этом попали в прессу. Я сразу же подключил к этому Сока Петри, и он отследил один или два из них по телефонным звонкам, сделанным в ту же ночь ”.