В маленькой комнатушке не было никакой мебели, кроме сундука да узкой кровати, на которой лежала сама Дора и Фриц. Глубоко спящий он дышал размеренно и спокойно. Пусть он все еще оставался бледным, но уже не выглядел так, будто вот-вот умрет.
«Вечно ты себя загоняешь, дурачок», — с нежностью подумала Дора и хотела убрать с его лба прилипшие пряди челки, однако рука не подчинилась приказу разума.
На полу лежал Карл со свежими повязками на плече и ноге. Возле кровати, прислонившись спиной к рейке, сидела Бланка, которая тут же вскочила, когда Дора попыталась пошевелиться.
— Как хорошо, что ты очнулась! Вы уже почти двое суток лежите пластом, я волноваться начала… Сейчас принесу попить. Что-нибудь еще нужно?
Слегка повернув голову, Дора благодарно улыбнулась.
Подхватив стоящую на полу деревянную кружку, Бланка зачерпнула воды из ведра, которое обнаружилось за сундуком. Дора с наслаждением выпила прохладной жидкости, ощущая, как та смягчает пересохшее горло.
— Как… ребята? — прохрипела она, когда вода в кружке закончилась.
— Все отлично! — Бланка горделиво подбоченилась. — Я сама перевязала Карлито, его раны и так уже затягиваются. А тебе и Фрици играла целебные песни, когда мне стало получше.
— Селяне?..
— Разошлись по домам. Конечно, грустят из-за погибшей скотины, но и радуются, что хоть сами живы остались. — Бланка вдруг слегка нахмурилась. — Одна бабушка все же… умерла. Она была старенькой, мерзкий Кокон вытянул из нее последние силы. Я пыталась помочь, но сама тогда еле на ногах держалась.
— Не вини себя, — со всей доступной в ее состоянии твердостью сказала Дора. — То, что погибли всего двое — наша победа, ведь деревня могла стать одним из тех мертвых селений, которые люди обходят десятой дорогой, безостановочно крестясь.
— Ты права, конечно, вот и дядюшка Тони, то есть староста, все благодарит меня да благодарит. Кстати, это его дом.
Дора чуть приподняла брови: если староста живет так скромно, то в какой же нищете прозябают остальные селяне? Мысли о бедности, напомнили ей о семействе оборванцев.
— Что с дочкой Пепе?
Бланка улыбнулась.
— Когда Кокон исчез, ей сразу стало лучше — помогли твои порошки.
— Потом надо будет перед ним извиниться. Все-таки я жестко поступила…
— Я все объяснила Пепе, он не держит зла, даже благодарен, — поделилась Бланка. — Сказал, мы с ним и семьей еще мягко обошлись, церковники бы просто убили заподозренного в колдовстве на месте. И побыть немного птицей ему даже понравилось.
— Рада слышать. — У Дора отлегло от сердца, пусть она и поступила так лишь ради защиты друзей и жителей деревни, все же причинять вред ущербным, тем, кто не в состоянии защититься — низко и подло.
Пепе еще раз доказал истину: великодушие часто обитает в доме бедняка и носит лохмотья, а высокомерие и жестокость обряжаются в шелка.
— Когда станет легче, обязательно осмотрю всю семью, — решила Дора. — Наверняка у них еще всякие болячки есть.
Бланка принесла еду: бобовую похлебку с черным хлебом. Трапеза была бы совсем скудной, если бы не корзинка медово-сладких абрикосов. Чем хороши были путешествия по южным землям так это возможностью лакомиться фруктами. Правда, за плодоносность природы приходилось расплачиваться удушающей жарой летними днями, но когда зубы погружаются в сочную мякоть, а по губам течет сок, все мысли о трудностях растворяются.
Запах пищи разбудил Карла, тут же набросившегося на похлебку. Несколько минут — и объемная плошка опустела, а от каравая хлеба не осталось и следа.
— Еще, — потребовал Карл, вытирая бороду и усы.
Бланка с умильной улыбкой упорхнула за добавкой.
— Чтоб этого колдуна в Аду черти как следует поджарили, — проворчал Карл. — Столько силы из меня его дебильный Кокон выпил, теперь надо долго отъедаться.
— Поэтому ты даже самостоятельно вышел из состояния берсерка? — с любопытством спросила Дора.
— Угу, сам удивился, когда необузданная мощь ушла, а сознание прояснилось. Хорошо, что успел убить колдуна до того, как свалился.
— Отчаянный ты у нас. — Дора хмыкнула. — Благодари Пепе и того горластого парня — они тебя под барьер затащили, не то получились бы жареные кусочки берсерка под хрустящей корочкой.
Карл смачно заржал, оценив шутку, потом сказал уже серьезно: