Как оказалось, кандалы уже были подготовлены. Наверное, кто-то из служек во время шествия процессии притащил их к дальнему краю помоста и просто положил за опорами. Так или иначе, по мановению руки Изабеллы двое инквизиторов сбежали вниз по лестнице и вернулись, неся по двое ручных кандалов, с вытравленными на серебристой поверхности символами.
Подавляющие магию наручники.
Дору продрал озноб. О да, она помнила такие по Пьетро. Страшное ощущение, когда тебя отрезают от силы, бывшей с тобой едва ли не с рождения. Будто лишают части тела.
Служители споро защелкнули толстые браслеты на руках пленников: от прикосновения ледяного металла к коже у Доры свело зубы. Она все же старалась несмотря на поднимающийся в душе страх сохранять на лице спокойное выражение. Как Фриц, который только слегка побледнел. Как Бланка, даже задорно улыбнувшаяся надевавшему на нее кандалы юному служке. Как Карл, выглядящий скучающим.
Да, они не доставят церковникам удовольствия видеть поверженных врагов напуганными и молящими о пощаде. Пусть хоть так получится поперчить Изабелле сладкий вкус торжества.
Но та еще раз доказала свое хитроумие и предусмотрительность. По ее команде инквизиторы начали снимать с трупов магические ошейники. Осознав, что произойдет дальше, Дора подавила острое желание отпрянуть и задать стрекоча.
— Боюсь, это украшение мне не идет, — пошутил Фриц, когда на его шее защелкнула обруч сама Изабелла. — На вас оно бы смотрелось лучше.
— Верно говорят, что у тебя язык как помело, — проворковала та. — Отрезать бы.
— Так что ж ты сразу со мной не расправилась? — осведомился Фриц тоном, каким ведут скучные беседы о погоде.
— Не твоего ума дело. Радуйся, что проживешь немного дольше.
Рядом с Дорой встал Винченцо и поколебался, прежде чем надел ошейник, не глядя ей в глаза. Она надеялась, что сможет прочитать по его губам текст заклинания активации, но Винченцо прикрыл рот ладонью. Может быть Карлу, на которого пока не хватало ошейника, повезет больше, ведь он все равно гораздо лучше разбирался в беззвучной речи и учил остальных.
— Теперь отпусти детей, — потребовал Фриц, едва щелкнул замок последнего ошейника.
Оставшиеся четверо беспризорников сбились в кучу возле помоста, даже не пытаясь бежать. Освободившиеся из-под чар Бланки горожане не нападали, но обступили ребят плотным кольцом и нет-нет, да выкрикивали что-нибудь явно грубое.
— Конечно-конечно. — Изабелла сложила пальцы в знакомом жесте.
Крик Бланки заглушил испуганные причитания Винченцо, который снова подлетел к Изабелле в попытках помешать. Другие инквизиторы оттащили его, а возле помоста упал и начал корчиться в судорогах еще один ребенок.
— Ты смеешь нарушать клятву перед лицом не только всех этих людей, но и самого Бога?! — прогремел Фриц.
Изабелла осталась спокойной. Возможно, она уже настолько погрузилась во тьму, что потеряла страх перед гневом Небес. Или просто свято верила в свою правоту.
— Его Высокопреосвященство сейчас молится за спасение моей души, — вдохновенно проговорила она. — Да, мне приходится грешить, но все ради правого дела искоренения зла! Господь услышит молитвы Его Высокопреосвященства, находящегося столь близко к Небесам, как вам, грешникам и не снилось. Я буду оправдана на высшем суде!
Последние слова она прокричала, и толпа ответила дружным ревом.
Изабелла активировала еще один ошейник, и к извивающемуся на земле хрупкому телу присоединилось второе.
— Почему клятвопреступников не поразит молния? — беспомощным дрожащим голосом вопросила Бланка даже не у друзей, а у самого неба — белесого от зноя. — Почему? Ведь они злодеи, не мы!
— Но мы должны уподобиться громам небесным, — едва слышно прошептал Фриц. — Через людей Господь вершит свою волю.
— Мы такие слабые, — прохныкала Бланка. — Где же Его сила?
Друзьям пришлось замолчать, потому что с умершего ребенка сняли ошейник и стали одевать на Карла. Видимо, из-за отсутствия магического дара его считали наименее опасным, оставив на последок, пусть и заковали в подавляющие колдовство кандалы.
Изабелла убивала детей одного за другим, с легкостью и без колебаний. Винченцо снова пытался что-то вякать, в конце концов, даже рухнул перед ней на колени и, схватив за подол, стал умолять. Доре бы хотелось верить, будто он упрашивает о назначении для пленников самой жесткой кары, но понимала — старый враг просит пощадить детей.
Его мольбы остались тщетны.