— Бежим, — даже не прокричал, а скорее громко прошептал Фриц.
Увы, ему не удалось выиграть для товарищей даже крупицу времени.
За секунду до того, как карета обратилась огненным шаром, оттуда вылетела ветвистая серебряная молния.
«Не успеть», — с обреченной покорностью подумала Дора.
Да и наверняка у только что вызвавшего пламя Фрица и раненного упрямца Винченцо не хватит сил на новые барьеры.
Наперерез молнии бросился Карл, выставив перед собой драконью чешую. Замерев между товарищами и серебряной смертью, он принял удар на щит. От ослепительной вспышки Дора зажмурилась, а когда снова открыла глаза, то увидела, что срикошетившая молния ударила в одну из стен. Все же легенды, уверявшие, что чешую дракона не пробить обычной магией, не врали.
Руки пламени обняли карету, закружили в безумной пляске. Среди алого и оранжевого с трудом можно было различить черные тени, показывающие где находятся колеса и короб.
Даже понимая, что совершает грех, Дора все-таки взмолилась: пусть смертоносная молния будет последним злодеянием Филиппа. Есть же ведь в мире хоть какая-то справедливость?!
Вдруг охватившее карету пламя разлетелось, будто изнутри алого сгустка ударил мощный веер. Языки огня истончались, таяли в воздухе, открывая вид на гору выгоревших досок — все, что осталось от кареты. Посреди пепла стоял высокий худой человек, совершенно не пострадавший от буйства стихии.
Если бы Дора самолично не столкнулась со злодеяниями Филиппа. Если бы не видела тела детей, убитых по его приказу. Если бы не убегала от стражи в селениях подвластных ему земель, где наказывали постом и суточным стоянием на коленях в церкви за песни с танцами. Если бы она лишь слышала о нем, то сейчас бы сочла все эти истории сплетнями.
У Филиппа было благообразное лицо доброго пастыря. От глаз разбегались лучики морщинок, так что казалось, он все время по-доброму щурится.
Аскетичного вида, в простой белой рясе с красной пелериной, соответствующей его сану, Филипп производил впечатление идеального священнослужителя. Далекого от излишеств и распущенности прочих церковников. Таким он наверняка казался большинству почитателей, которые шли за ним, надеясь на изменения в прогнившем здании веры. Вот только путь к непорочной Церкви был залит кровью и усыпан пеплом костров.
Со смесью грусти и досады Филипп осмотрел двор, где застыли тела стражников. Потом скользнул взглядом по пятерке строптивцев и остановился на Винченцо.
— В-в-ваше В-в-высоко-п-п-преосвященство, — проблеял тот, мелко трясясь.
— Господин! — вторил ему восторженный хрип.
Изабелла смогла поднять дрожащую руку, с мольбой протягивая ее к Филиппу. Однако тот посмотрел на верную последовательницу лишь мельком, остановив взгляд на Фрице.
— Ах, Фридрих-Вильгельм, непокорный сын мой, сколько достойных людей ты и твои так называемые друзья сегодня преждевременно отправили к Всевышнему, — скорбно произнес Филипп так, что Дора даже на миг ощутила стыд.
— Если бы эти достойные люди не убили семерых беспризорников, пытаясь привести меня к вам в гости, все были бы живы и мирно попивали вино, — сухо ответствовал Фриц, однако обратился к давнему врагу почтительно.
— Ваше Высокопреосвященство, — осмелился пискнуть Винченцо, — это все Изабелла! Она приказала убить детей, прикрываясь вашим именем! Не сомневаюсь, вы бы никогда не приказали такого…
Филиппу достаточно было шевельнуть пальцем, чтобы Винченцо подавился словами.
— За поступки моих последователей несу ответственность я, и Господь спросит меня за все на Небе. Увы, наш мир, опороченный грехопадением Иво и Эвы, далек от идеала, поэтому часто приходится для борьбы с большим злом совершать меньшее. Я буду неустанно молиться за упокой душ тех детей, но, раз они жили на улицах и терпели лишения, то даже хорошо, что они уже отправились к Всевышнему. Зато, благодаря их жертве, еретики больше не будут бродить по Срединным Землям, смущая умы добрых клирикан!
Ловко, ничего не скажешь: Филипп еще и пытался переложить вину за смерти детей на четверку друзей. Но следовало признать: в его словах звучало не привычное Доре ханжество церковников, а истинная вера в свою правоту.
И это было страшнее всего.