— Вам больше некуда бежать, — властно проговорил Филипп. — Сдайтесь без сопротивления, и я клянусь, что позабочусь об упокоении ваших нечестивых душ.
— Тебе следует позаботиться о своей собственной душе! — запальчиво выкрикнула Бланка.
Филипп опять не разозлился, лишь покачал головой, как отец, вынужденный в воспитательных целях выпороть нашкодившего ребенка.
— Поставь барьер, — шикнул Фриц на пребывающего в ступоре Винченцо.
Тот сбивчиво забормотал молитву, Дора тоже поспешила наслать на Филиппа проклятие, но из-за того, что в прошлом сражении потратила слишком много сил, ограничилась банальным поносом.
Бланка запела свою излюбленную балладу о порочном священнослужителе, который обличал чужие проступки, скрывая свои пороки, превосходившие по злу все деяния его паствы.
Конечно же, Филипп успел создать защиту, вот только не спешил нападать. Может, даже тот, кто наделен святым даром сверх меры, не в состоянии удерживать несколько заклинаний одновременно.
Филипп коснулся чего-то, висящего у него на груди под рясой. Его губы задвигались, беззвучно произнеся всего несколько слов.
Охнув, Винченцо схватился за грудь: от того места, где под ребрами билось сердце, в сторону Филиппа протянулась тонкая серая нить, которая легко прошла сквозь оба барьера. Через миг точно такая же соединила невидимый медальон под одеждой Филиппа с лежащей на земле Изабеллой. Третья, четвертая и пятая стали мостиками к кучеру и солдатам, тем, кто, как подсказывала Доре банальная логика, были еще живы.
Упав на колени, Винченцо раскрыл в немом крике рот и уставился полными ужаса глазами на Филиппа. Один из солдат вообще не пошевелился, а другой лишь слабо дернулся, но тут же затих. Кучер выгнулся дугой, пытаясь встать на мостик, и опал, словно все его кости вдруг стали жидкими.
Изабелла же засмеялась, с бульканьем и присвистом, из последних сил. Но она праздновала победу, потому что была уверенна в силе своего покровителя.
Присев на корточки рядом с Винченцо, Дора положила руку ему на плечо и зашептала заговор, хотя догадывалась — бесполезно. Неизвестная магия постепенно вытягивала из человека силы. Чем-то это напоминало действие ошейников, с помощью которых Изабелла убила детей — от попыток противостоять темной волшбе оставалось то же гнетущее чувство безысходности и страха.
— Филипп, ты идиот! — закричал Фриц, забыв о вежливых расшаркиваниях. — Эта магия от Лукавого! Ты обрекаешь свою душу на вечные мучения! Остановись, пока не поздно!
— Ничего не понимаешь тут ты! — прогремел Филипп. — Как был, так и остался наивным юнцом! Я лишь использую любую доступную силу во славу Господа! Он направляет меня! Души моих слуг, даже оступившегося Винченцо, будут жить внутри меня и спасутся вместе со мной!
«Да у него крыша поехала!» — внутреннее взвыла Дора, пробуя на Винченцо заговор, снимающий проклятия, авось поможет.
Бланка продолжала петь, однако не было заметно, чтобы музыка причиняла Филиппу хоть какое-то беспокойство.
— Лучше помоги мне, — шикнула Дора.
Прервав бесполезную балладу, Бланка затянула новую, на сей раз гимн с призывом к архангелу Михаилу защитить от сил зла.
Только Карл, как единственный не обладающий магическим даром, не мог видеть серые нити, поэтому, оглядевшись по сторонам, спросил шепотом:
— Что затеял Филипп?
— Полагаю, выкачивает жизненную силу из своих приверженцев, — процедил Фриц.
Только теперь Дора заметила, как он побледнел. Или от усталости, или от испуга, ведь когда-то Фриц тоже состоял в рядах преданных слуг Филиппа и наверняка мог, сам того не подозревая, получить то проклятие, что сейчас убивало пятерых людей.
Бланка драла горло, Дора перебирала заговоры, но ощущала, что все бесполезно. Жизнь Винченцо ускользала, как песок сквозь пальцы. В последней отчаянной попытке удержаться в мире, он до боли сжал запястье Доры. Она думала, он будет умолять о спасении или расплачется, цепляясь за «ведьму» как за последнюю надежду. Но он лишь выдавил пересохшими губами:
— Прости… Фео… дора…
И закрыл глаза. Теперь уже навсегда покинув ее кошмары.
Обмякшее тело Винченцо повисло у нее на руках, и Дора словно целую вечность смотрела в его лицо, в смерти ставшее спокойным, почти одухотворенным.
Этот человек руководил пытками и наблюдал, как она корчится от боли. Он собирался сжечь Дору живьем. Ненавидя, она боялась его. Теперь же он умер от руки того, кому служил, но она не чувствовала злорадного торжества. Лишь печаль пополам со странным спокойствием.