Когда тот обернулся, Дора поняла свою ошибку, хотя худенькую, одетую в мужской костюм девушку легко было принять за парня. Вот она явно выросла на юге: коротко подстриженные черные кудряшки подскакивали при каждом движении, черные как у белочки глазки смотрели задорно и открыто. Девушка носила пестрый наряд странствующего менестреля — синий камзол, короткие штаны-буфы с зелеными и красными полосками, желтые колготы и в довершение петушино-яркого вида алый берет с обтрепавшимся павлиньим пером.
Под боком у девушки на траве лежала лютня из светлого дерева, украшенная уже выцветшим узором.
Дора решила, что троица — довольно странная компания. Но, так или иначе, она обязана им жизнью.
Тут девушка бросила взгляд в ее сторону и радостно подскочила.
— Очнулась! Очнулась!
Она говорила на кеттнианском: языке страны, чьи торговцы разъезжали по всему известному миру от побережья океана на западе, до Инеместы и диких земель на востоке. От Холгалярла и Сванстадта на севере до Аласакхины и Басарского каганата на юге.
Дора хорошо знала этот язык, как и некоторые другие, ведь знания дают силу.
Подбежав к Доре, девушка опустилась на колени и уставилась на нее с таким восторгом, будто увидела воскрешение из мертвых.
— Как ты себя чувствуешь?
Дора и рада бы была ответить, но с губ сорвался только хрип.
— Она же наверняка пить хочет, — заметил бородач, поднял с земли бурдюк с водой и, подойдя к Доре, поднес сосуд к ее губам.
Девушка чуть приподняла ее голову и Дора начала жадно глотать. Живительная влага текла по горлу и, казалось, что это скользит ледяная лавина.
Священник присоединился к товарищам и, присев, немного подержал руку над головой Доры.
— Похоже, вы идете на поправку, фройляйн, но нужно еще лечиться. Мы сделали все, чтобы вы не страдали, но на это ушло много сил.
— Благодарю… вас, — прохрипела Дора, отрываясь от бурдюка.
Надо же, они не только спасли ее от костра, но и лечили: она не чувствовала больше боли от ожогов и ран.
И тут Доре впервые пришла в голову мысль: зачем? Эта троица сильно рисковала ради нее, но она никого из них не знает. Потерянные родственники из Вермилиона? Ага, держи карман шире.
— Почему… вы… помогли мне? — спросила Дора, пытливо вглядываясь в лица и стараясь заметить любые признаки неискренности.
Трое взглянули на нее удивленно, будто для них спасение приговоренных к костру колдунов и ведьм было обычным делом.
— Как можно бросить в беде Прекрасную Даму?! — высокопарно воскликнул священник.
Если бы не страх обидеть людей, которые сделали ей добро, Дора бы насмешливо фыркнула. Она не сомневалась, что выглядела далеко не так прекрасно, как дамы, которых спасают от костра рыцари из поэм менестрелей.
— Верно, — поддержала священника девушка-бард. — Хотя не стоит использовать именно такие слова, получается слишком много пафоса. Я, кстати, уже набросала начало песни о наших славных делах.
Священник надулся, как ребенок, которому запретили плескаться в луже вместе со свиньями.
— Ничего ты в поэзии не понимаешь.
— В общем, не могли же мы просто стоять и смотреть, как сжигают невинного человека, — подвел итог бородач.
Такое заявление изрядно удивило Дору, не успев прикусить язык, она выдохнула:
— Как же вы поняли, что я не служительница зла?
Бард посмотрела на Дору с удивительной для своего юного возраста, почти материнской заботой.
— Я вижу, что в тебе нет тьмы.
Лицо странного священника стало серьезным, он сурово сказал:
— Настоящих посланцев тьмы никогда не казнят с помпой при большом стечении народа. Они слишком опасны, их стараются убить сразу, но, увы, много достойных монахов-воинов и добросовестных инквизиторов гибнет, сражаясь с истинным злом.
Он говорил так, словно сам участвовал в этих битвах и держал на руках умирающих друзей.
Бородач же ничего не стал говорить, просто внимательно посмотрел на Дору своими холодными глазами, и она вдруг ясно поняла: если он сочтет, что его друзья ошиблись и спасли настоящую злую ведьму, он убьет ее без колебаний.
Но Дора никогда не делала тех скверных вещей, которые ей вменяли в вину — ей нечего было бояться.